Снова неразборчивый говор, но сквозь него прорвались отдельные голоса:
– А и правильно!
– Ну! Сколько еще терпеть эту паскуду?
– Верно! Вот, к примеру, в прошлом году…
Продолжения дискуссии Мишка ждать не стал:
– Урядник Степан!
– Здесь, господин сотник!
– В кнуты его! – Мишка указал на Семку-Клеща. – Не жалеть!
Может быть, на Княжьем погосте и слышали о том, как ратнинцы умеют управляться с кнутами, может быть, даже знали о вплетенных в кончики кнутов железных жалах, но в деле, скорее всего, этого оружия не видали. Когда от корчащегося на земле и по-свинячьи визжащего Семки-Клеща в погостных ратников полетели, вперемешку с кровавыми брызгами, обломки кольчужных колец, мужики дружно перекосились рожами и попятились.
Долго Клещу мучиться не довелось – пять жал, попеременно бьющих в него со скоростью пистолетной пули, быстро сделали свое дело. Визг перешел в хрип, тело несколько раз дернулось и замерло, не реагируя на удары.
Слово «хватит» произнес почему-то, не Степан, а его подчиненный – младший урядник второго десятка Федор. Сам же Степан, глядя на Мишку совершенно дурными глазами, невпопад пробормотал заплетающимся языком:
– Рад стараться, господин сотник.
Мишка сидел в горнице боярской усадьбы – той самой, в которой в апреле боярин Федор принимал Корнея с внуком по пути из Турова. Сидел за столом, на месте хозяина и, пользуясь тем, что его никто не видит, разминал левую руку.
Горница была изрядно загажена незваными гостями, а стол являл собой немое свидетельство долгой, обильной, но плохо организованной пьянки. Три девки, которых отроки обнаружили в доме – запуганные, избитые и не по разу изнасилованные ляхами – явно не относились к числу боярской прислуги и нормально обеспечить смену блюд, напитков и приличный вид стола не могли, а может, и не до того было. Требовать с них чего-то еще было бы сущим садизмом, поэтому порядок в горнице пришлось на скорую руку наводить отрокам. Антон, с лицом в запекшейся крови и распухшими губами, сунулся было помогать, но Мишка пожалел его и отпустил отдыхать.
Для услуг были оставлены два брата-близнеца из десятка Якова, Елисей и Елизар, кудрявые золотоволосые юнцы, прямо-таки неприлично ангельской внешности, которую не портили даже признаки периода полового созревания – на задуманный Мишкой спектакль должна была работать любая мелочь, даже внешний вид отроков.
Мишка в очередной раз нетерпеливо глянул на дверь – гонец к деду был уже отправлен, и времени для проведения «мероприятия» оставалось мало. Словно отзываясь на его нетерпение, дверь отворилась, и в горницу просунулся то ли Елисей, то ли Елизар – различать их умели, наверно, только родители.
– Господин сотник, привели!
– Зайди-ка! – Мишка подождал, когда отрок затворит за собой дверь и спросил:
– Сколько?
– Трое, один из Хуторов, еще двое из лесных селищ… ну, и этот тоже.
Мишка кивнул. «Этот тоже» был погостным писарем, которого ратник Дорофей поименовал изящным прозванием Буська-Грызло.
– Так, слушай внимательно. Узнай имена всех троих и названия их селищ. Пригласишь войти с честью: поклонишься и пропустишь впереди себя.
– Да понимаю я вежество… – попытался прервать инструктаж то ли Елисей, то ли Елизар.
– Не перебивай! – негромко прикрикнул на него Мишка. – Когда войдете, назовешь им сначала меня, потом Дорофея, и только потом их: честной муж такой-то, оттуда-то. Обносить за столом будешь по старшинству – сначала их, потом Дорофея, потом кувшин поставишь, а потом уже мне нальешь. Так же и с едой. Понял?
– Но ты же сотник, а они…
– Для них я не сотник, а старших уважать надо! Брату скажи, чтобы так же делал, и в разговор не встревать ни под каким видом!
– Да что ж я не понимаю?!
– Исполнять!
– Слушаюсь, господин сотник!
Как только утряслись дела на боярском подворье, Мишка велел Якову вместе с Дорофеем выпустить запертых в амбарах пленников и привести к нему по одному человеку от каждого селища. Вместо двоих, против Мишкиного ожидания (ведь отрядов ляхов было два), привели троих, видимо, Хутора были захвачены еще до Княжьего погоста.