К несчастью, я была уверена, что мое замужество окажется неудачным. И сама не знала почему. Пример моего отца с его тремя браками не мог быть причиной, потому что я не была своим отцом. Разумеется, не причиной была и болтовня о том, что брак всего лишь буржуазный институт, поскольку я уже отказалась от своих марксистских наклонностей. Можно было бы подумать, что я боялась мужчин, но Пол давным-давно излечил меня от подобных страхов, более того, мужчины мне нравились, и я чувствовала себя с ними хорошо.
Я выпила две чашки чая и попыталась взглянуть на брак с точки зрения эмансипированной женщины. Брачное обещание быть послушной выглядело слишком оскорбительным. Отказ от собственной фамилии также вызывал смутное неприятие. Мысль о том, что мужчине кто-то дал законное право тебя насиловать, была поистине чудовищной. Ну так что же? Я ведь не была какой-нибудь полунищей торговкой рыбой из Ист-Энда, прикованной к мужу экономической необходимостью. Если бы муж стал плохо обращаться со мной, я, женщина достаточно богатая, тут же ушла бы от него, оставив его каяться в своих прегрешениях. Таким образом, было бы бессмысленно говорить о том, что я возражаю против брака просто, как эмансипированная женщина.
Я поднялась к себе и снова улеглась в постель, и до самого рассвета думала о том, что если бы действительно любила Стива, то вышла бы за него замуж без всяких размышлений.
Но я, конечно же, находила его очень привлекательным. Эти голубые глаза с их электрическим сиянием…
Наконец я уснула, и мне снились такие эротические сны, что, проснувшись, я покраснела.
— Я не пойду на урок плавания, мамочка, — услышала я рядом с собой голос Элана.
— Элан… Боже мой, я проспала! Почему эта растяпа Селеста не разбудила меня? Ну ладно, еще есть время, дорогой…
— Я не хочу идти.
— Но, Элан…
На меня нахлынули воспоминания о прошлом. Я видела себя с Эланом в 1929 году, когда пыталась объяснить ему, что мы со Стивом, в конце концов, решили не жениться.
«Но он обещал мне стать новым папой… вы обещали… говорили, что будете моими мамочкой и папочкой, что поженитесь, что будут свадебные фотографии, как у всех…» Его бледное, напряженное личико было обращено ко мне. Темные глаза выражали гнев и боль. «Почему вы не можете пожениться? Почему? Все другие мамы замужем! Если бы только вы смогли пожениться, я всегда бы слушался…»
Я никогда бы не подумала, что могут так сильны быть угрызения совести. Пол сказал мне в 1922 году, что моя приверженность идее незамужнего материнства наивна, но только после того, как меня покинул Стив и надломился Элан, я получила некоторое представление о страданиях, причиненных мною тому, кого я больше всего любила. Учитывая специфические обстоятельства, мое незамужнее материнство, возможно, было неизбежным, но оно было результатом моего непростительного эгоизма. Я не находила себе оправдания. Я ошибалась, была слепа, инфантильна, глупа — и, допустив однажды ошибку, была готова теперь повторить ее.
— Я не хочу их, — заявил Элан, когда я привезла близнецов домой из больницы. — Убери их.
Он не сказал никому из своих приятелей, что у него появились брат и сестра. Скоро перестал приглашать на чай своих школьных друзей, а директор его кенсингтонской школы говорил мне, что он озабочен состоянием Элана. Тот стал рассеянным, не проявлял усердия и потерял интерес к играм.
Я сделала еще одну попытку поговорить с ним о близнецах, но он разразился слезами.
— Разве нельзя попросить кого-нибудь взять их себе? Разве ты не можешь их отдать? Или хотя бы держать их в Мэллингхэме, чтобы я видел их пореже?
Эти ужасные вопросы следовали один за другим.
— Они же совсем маленькие, Элан, — вступалась я за малышей. — Они вовсе не хотят тебя огорчать.
Переубедить его было невозможно, а сообщения из школы о его безразличии к занятиям с каждым днем усиливали мою тревогу за него. Я, было, подумала о переводе Элана в другую школу, но решила, что лучше не менять обстановку. Побоялась, что в частной школе ему было бы трудно приспособиться к атмосфере мужского коллектива, которой он был лишен дома. Боялась, как бы в нем не развилась склонность к гомосексуализму. Страшилась возникновения у него эпилепсии. В своей тревоге я не исключала ни одной, самой невероятной опасности и, наконец, задумалась над тем, достаточно ли я хорошая мать. Это было полное фиаско.
И все же я любила своих детей и, проводя с ними редкие счастливые часы каждую неделю, с ощущением собственной вины понимала, что мои страдания заслуженны. Однако страдания Элана были для меня невыносимы.