Богатыриада, или В древние времена

– Мы с Добрыней не пьяницы, нам третий не нужен!

– А-а-а! Не пущу! – истошно возопила мамаша Ильи, притиснув к себе отпрыска. – Погубите детинушку! Он и так Богом был обиженный, только-только выздоровел…

– Цыц! – повысил голос волхв, пристукнув посохом. Да так, что по половице трещина пошла. – Не противоречь, глупая баба! Чему быть, того не миновать. Нам был знак от высшей силы, что спаситель Руси обитает в сельце Карачарове, что под Черниговым. Зовут Ильей, силен, как бык, только ходить не может. Все сходится! Так что смирись. От судьбы не уйдешь.

– Хорош спаситель, с поротой задницей! – ехидно усмехнулся Алеша Попович.

– Могу и тебе устроить, чтобы никому обидно не было, – с ласковой улыбкой произнес волхв. – Хочешь?

Дружинник вздрогнул, покраснел, яростно затряс головой, замахал руками, аки святой праведник, отгоняющий беса-искусителя.

– Ну, вот и славненько! – кивнул старший. – Правду говорят: добрым словом и ремнем можно добиться больше, чем одним добрым словом. Ну-ка, хозяюшка, отодвинься от дитятка своего, бери коромысло…

– Зачем?! – с опаской вопросил родитель Муромца, на всякий случай отпрянув подальше.

– И ведра бери… – продолжал волхв. – Их же в ту семью вернуть надо. Да не пустые, а с водой! Заодно скажу им, что свадьбы не будет.

– Ой, шум поднимется… – зябко передернул плечами папаша. – Девку-то на все село ославили, пусть и невольно! А теперь – без венца! Мимо их дома и проходить-то будет страшно, если обругают, еще полбеды, а могут и кинуть чем-то тяжелым…

– Ничего, как-нибудь переживут. Девка-то тоже виновата! – усмехнулся волхв. – Кабы не падала сдуру в обморок, а огрела вашего сынка коромыслом, ничего бы и не случилось. – Давай, хозяюшка, веди меня к роднику, аль к колодцу, а я еще эту бадейку прихвачу. Надо же наконец водицы испить! А заодно завершить обряд.

– Какой такой обряд? – насторожилась мамаша Ильи.

– Увидишь. Веди, показывай дорогу. А ты штаны надень, дубина, чего в срамном виде стоишь! – напустился вдруг волхв на Муромца.

– Так батюшка не приказывал… – прогудел красный от стыда детина.

– Я тебе нынче и батюшка, и матушка, и прочее! Исполняй, живо-о!

Алеша Попович заскрежетал зубами:

– Вот побратима послала злая судьбинушка! Возиться с ним и возиться!

– А ты и повозишься, – улыбнулся волхв. – Обучишь всему, что должен знать и уметь воин. Только гляди у меня, чтобы никакой дедовщины! Беспредела не допущу! Ну, хозяюшка, где там у вас источник влаги животворящей? Давай, веди!

– Так тебе влага животворящая нужна? В корчму, что ли, вести? – вконец растерялась мать Ильи. – Так их у нас две… В какую хочешь?

Два других волхва захохотали было, но быстро осеклись при виде гневного лица старшего.

* * *

– Беспредела не будет, не волнуйся, – голос Алеши Поповича можно было мазать на краюху хлеба вместо душистого меда. – Я слово дал, я его и сдержу. Отыметь и в рамках устава можно, да так, что мало не покажется! Ты этот курс молодого бойца потом долго вспоминать будешь… побратимушка карачаровский!

– Ы-ы-ыыы… – тоскливо прохрипел Илья, обливаясь потом и страстно желая лишиться чувств. Никогда не думал он, что настанет день, когда горько пожалеет он о своей половой принадлежности. Был бы девкой – от него не требовали бы подвигов. Не гоняли бы до темноты в глазах, обучая строевому шагу, не заставляли бы по двадцать раз подряд взбираться на боевого коня, тревожа задницу, настеганную заботливым родителем… Не говорили бы с медовой ядовитостью: «Терпи, мужик, богатырем будешь, спасителем Руси!» Всех-то дел: представить, что к тебе бежит здоровенный бородатый мужичища с явно похабными намерениями, завизжать дурным голосом и хлоп в обморок! И лежи себе спокойно, отдыхай…

– Смирно-о-ааа! Плечи расправить, грудь вперед! Есть глазами начальство! Напра-а-во-оо! Шагом – ступа-а-ай!!!

«Зачем только исцелили, сидел бы себе на печи…» – с тоской подумал Муромец, распугивая лесную живность тяжелым топотом.

– Отставить!!! Кто так ходит? Медведи косолапые, когда мед воруют на пасеке! – теперь голосом Поповича можно было счищать ржавчину со старых доспехов. – Два наряда вне очереди! Что отвечать должен?

– Есть два наряда! – голосом великомученика, прощающегося с божьим светом, отозвался Илья.

Княжеский дружинник гневно вскинул голову, уперев руки в бока:

– И это будущий побратим славных киевских витязей! Стыд и срам! Где бодрость в голосе? Где желание стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы? Кто так отвечает?! Три наряда!

– За что?! – чуть не плача, возопил Илья, расчетливый крестьянский ум которого не выдержал столь вопиющей и нелогичной несправедливости.

– За возражения – четыре наряда!

«Стал бы ты девкой, хоть на пять минут! – с безразлично-холодной яростью подумал Муромец. – Уж я бы тебя так отымел!!! Без всяких уставов…»

Но вслух заставил себя произнести бодро:

– Есть четыре наряда!

– Ладно. Утомился я возиться с тобой, деревенщиной неотесанной, – пожал плечами Попович. – Прилягу в теньке, отдохну. А ты обед готовь. Да гляди у меня, ежели стряпня не понравится, худо тебе будет!