Боги Абердина

— О, прекрати. Ты уже признался в своих самых сокровенных желаниях, — она улыбнулась. — Теперь нет оснований сдерживаться.

«Почему бы и нет, черт побери?»

— Я люблю тебя, — сказал я и посмотрел ей прямо в глаза.

Эллен уже открыла рот, чтобы засмеяться или, возможно, сказать что-то остроумное, но мой взгляд остановил ее. Я так устал лгать! Хотелось во всем признаться — в том, что фантазирую о ней почти каждую ночь, что одновременно желаю смерти Арту и чувствую себя из-за этого страшно виноватым, что хочу только один вечер физических удовольствии, чтобы сохранить его в памяти и призывать, когда требуется… Будет достаточно воспоминаний о ее прикосновении, сладко шепчущих в моем сознании. Даже если впечатления перейдут в иллюзии (а такое часто случается со старыми воспоминаниями), я предпочту эту иллюзию тысяче реальных женщин.

— Я сомневаюсь, знаешь ли ты, что такое любовь, — сказала она добрым голосом.

— Вероятно, ты права, — ответил я.

Эллен улыбнулась и, милостиво сохраняя молчание, подошла, наклонилась и поцеловала меня в лоб. Прикосновение ее губ охладило мне кожу.

— Можешь спать здесь, если хочешь, — девушка зевнула. — Диван раскладывается, матрас удобный. Дэн спал тут в прошлом году, ему понравилось.

Внезапно я почувствовал его запах — запах чистой шерсти, который напомнил мне про его старые куртки, смешные маленькие шляпы и потрепанные зеленые штаны. На меня потоком нахлынули эмоции, такие сильные, что в первый момент я не знал, что чувствую. Затем дамба содрогнулась и взорвалась, и я зарыдал, одновременно подвывая. Тело содрогалось от конвульсий, жалость, чувство вины и стыд наполнили мой рот кислотой, они душили меня. Я рыдал бесконтрольно, чувствуя, что веревки рвутся, крепления отлетают, все, что держало мое сознание, слетает с опор, все строение шатается и разваливается…

Эллен бросилась ко мне и попыталась успокоить. Очевидно, она думала, что это последствия приема наркотиков. Мне повезло, что она не спрашивала, что со мной, поскольку услышала бы признание во всем. А так, я плакал, пока не заснул, и даже тогда, как кажется, продолжал плакать, потому что мне это снилось…

* * *

— Печка не работает, — сказал таксист и бросил мне одеяло, затем повернул на Мейн-стрит.

Было начало шестого. Я ушел из квартиры Эллен по одной причине — мне нужно было вернуться в дом доктора Кейда.

Вместо этого я попросил таксиста высадить меня у Падерборн-холла. Мужество покинула меня, как только я представил ночь в одиночестве у себя в комнате, всех призраков и духов, которые будут кружиться около.

Всюду лежал снег, стоял мрак, трясина теней и острые сосульки торчали из-под свеса крыши Падерборн-холла. Я с опаской прошел под этими сосульками, убежденный, что они молча и быстро свалятся и пригвоздят меня к месту. Моя кровь разольется по окуркам, которые валялись на крыльце.

В холле было пусто и холодно, в углах навалена мебель, забытая банка с содовой одиноко стояла на мусорном бачке. В воздухе пахло холодным цементом и старым дымом.

Я отнес пришедшие мне письма наверх.

Я несколько месяцев не заглядывал в свой почтовый ящик. Там лежало приглашение на какой-то симпозиум по клинописи от кафедры истории, открытка, адресованная на мой ящик, но предназначавшаяся другому студенту, конверт от мистера Дэниела Хиггинса, датированный за три недели до нынешнего дня. В то время я бесконтрольно дрожал в подвале мотеля «Парадиз».

Я вошел к себе в комнату, включил лампу на письменном столе, сел на кровать и разорвал конверт. Там лежал сложенный листок, вырванный из блокнота, скрепленного прополочной спиралью. Верх листа составляли оборванные полукруги там, где он раньше крепился к проволоке. Лист был исписан ровным почерком Дэна. Он писал черными чернилами, ручкой с тонким пером. Я помнил, что Дэнни всегда пользовался блокнотами, которые открывались вертикально, поскольку был левшой и не мог писать, если металлическая спираль тыкалась ему в ладонь.