Боги Гринвича

На левом локте Джимми придерживал букет лимонных роз. Он выбрал оттенок в честь мадам Оленской, получавшей желтые розы в «Веке невинности» Эдит Уортон. Кьюсака всегда восхищала непочтительность Оленской, то, как она попирала ожидания общества 1870-х годов. И неважно, что она всего лишь книжный персонаж.

Букет из двух дюжин роз был огромным, сплошные лепестки. Кьюсак постучал правой рукой в дверь. В кармане лежали ключи, но он все равно ждал, когда ему откроет жена. Сюрприз, зрелищность, россыпь роз на длинных стеблях — какая романтика без стиля? Кьюсак проверил значок со звездами на лацкане, убеждаясь, что его хорошо видно.

Через несколько секунд дверь отворилась. Эми походила на многих других женщин Новой Англии из племени Л.Л. Бина и других великих путешественников: стройная, спортивная и без лишнего макияжа. Ее каштановые волосы блестели, как атлас, когда она стягивала их в хвостик. Голубые глаза сияли, как тысячи сапфиров. Эми была на пять сантиметров ниже Кьюсака босиком, на волосок ниже в сабо и заметно выше на каблуках.

— Привет? — с привычным спокойствием произнесла она.

Не «Привет, любимый. Джеймс, как прошел день?». По большей части Эми обращалась к Кьюсаку «Джеймс». Совсем как Калеб.

И не «Привет. Я безумно соскучилась. Быстро раздевайся, Бивис, и бегом в кровать».

Кьюсак не всегда был Джеймсом. Когда они обнимали друг друга, Эми, пикантности ради, звала его Борисом, Блуто или другими именами выдуманных любовников. По каким-то причинам она предпочитала в постели букву «Б». Ее шутка, веселое поддразнивание любовника.

И не «Привет. Вам что нужно?». Добросердечная натура Эми не позволяла ей рявкать на людей. Но в ее фразе не было ни намека на «любимого» или каких-нибудь Баркли, Блайта или Брэди. Никаких признаков узнавания.

Джимми уже не раз видел этот пустой взгляд, растерянные глаза, пытающиеся ухватить какие-то знакомые черточки. Он много раз слышал это «привет», безошибочный признак сомнения. И безоговорочно любил жену.

До знакомства с Эми Кьюсак никогда не слышал о прозопагнозии. Но вскоре после того, как они начали встречаться в колледже, ему пришлось на собственном горьком опыте познакомиться с этим словом. Кьюсак столкнулся с Эми на улице, и она его не узнала. Совсем. Прошла мимо, даже не подмигнув. Оставила его растерянно стоять на оживленном перекрестке и думать, что же он сделал не так. Это случилось после нескольких совместных недель и череды счастливых «Б».

— Прозопагнозию, — объясняла потом Эми, — иногда еще называют «слепотой на лица». Мы не можем различать черты лица знакомых людей, даже друзей или родственников.

— То есть ты не сможешь отличить меня от других за обеденным столом?

— На коротких промежутках все в порядке. Проблемой будет следующий день. Я забываю лица.

— Так ты даже Хью Джекмана[16] не узнаешь?

— Наверно, нет.

Люди с прозопагнозией различали глаза и носы, они видели разницу между подбородками разной формы. Однако узнать все эти части лица, собранные вместе, было не проще, чем узнать конкретный камень среди сотен камней, отшлифованных водой и ветром. Практически невозможно.

В медицинском смысле случай Эми считался не самым тяжелым. Ее усилий не замечали большинство людей, исключая Кьюсака. Но ей приходилось их прилагать. Временами, особенно в толпе, она не могла узнать собственного мужа.

Поэтому Эми выбрала карьеру герпетолога и работала с рептилиями в зоопарке Бронкса. Ей нравились цвета и узоры на их шкурах. Ее форма прозопагнозии ничуть не мешала отличать одно существо от другого.

За долгие годы Эми разработала много приемов, позволяющих узнать мужа, лишенного многоцветных полос аризонских ядозубов или оранжевых пунктиров гекконов токи. Она узнавала его по голосу. По запаху. По квадратной челюсти и кривой улыбке. Чуточку раздвоенный подбородок тоже помогал, но у Эми был еще один, безошибочный, способ узнать своего Джеймса.

Эми заметила значок с двумя звездами на пиджаке Кьюсака и расплылась в улыбке. Если бы мир увидел эту улыбку, он бы позабыл о Моне Лизе. Эми запрыгнула на Кьюсака, обхватив ногами его поясницу, а заодно и две дюжины роз, и изо всех сил обняла его, не обращая внимания на шипы.

Кьюсак, покачиваясь, понес жену в квартиру. Он прошел по мягкому турецкому ковру в прихожей, стараясь удержать равновесие, но с ноги жены все равно свалилось одно сабо. Казалось, Эми превратилась в гигантского осьминога — длиннющие руки и ноги, сплошь покрытые присосками. Она цеплялась и хваталась, прижимаясь к мужу сразу со всех сторон.

— И что все это значит? — спросил Кьюсак, удивленный таким пылом.

Эми даже не дала ему договорить. Она поцеловала его, потом еще раз, сильнее, и отстранилась. Нежно погладила его щеки и подбородок привычными движениями любовницы, которой они давным-давно знакомы. И только потом расслабила бедра и соскользнула на пол.

— Ого! Дайте знать, когда вашего мужа не будет дома, — пошутил он.

— Розы очень красивые.

Эми забрала букет у мужа, и они пошли на кухню, со всеми ее гранитными столиками, импортной плиткой и прочими атрибутами дорогой ипотеки.

— Что мы отмечаем?