Боги и гиганты

Только старый кайзер думал иначе. Он хотел назначить генеральным директором своего придворного — графа Пуртале, который в этом случае мог бы сохранить приличествующее своему званию превосходство над быстро сменяющимися министрами просвещения и финансов. Удержаться на таких постах этот бюргер из Саксонии, конечно, не мог и, следовательно, вынужден был влачить жалкое существование, впав в немилость и потеряв расположение кайзера. Восшествие на престол нового монарха не принесло ни улучшений, ни изменений. Тайный советник Альтгоф, маститый представитель министерства просвещения и вероисповедании, тайный советник фон Гольдштейн в министерстве иностранных дел и его друг тайный советник Боде в музеях заняли открыто враждебную позицию по отношению к Шёне. Альтгоф плохо относился к Шёне, кстати сказать, еще и потому, что не мог терпеть археологов, так же как Хуманн в свое время не мог терпеть филологов. Чего же можно было добиться при создавшемся положении? Вильгельм II наследовал от Вильгельма I его собственные антипатии и антипатии его чиновников, следовательно, он унаследовал и антипатию своего деда к Шёне. Кайзер с удовольствием читал интриганские письма Альтгофа, который по мере сил поносил генерального директора. Таким образом, Шёне с самого начала оказался в проигрыше, чего ему. как непруссаку, все равно не удалось бы избежать.

Наконец, с неугодными людьми было покончено. Конце ушел в отставку, Кекуле сумели укротить так, что с ним вообще можно было не считаться. Теперь очередь за Шёне. При первом удобном случае кайзер возводит в дворянство Боде, который становится «его превосходительством» и приближается ко двору. Итак, все хорошо устранвастся.

Все, чем берлинские музеи были обязаны Шёне в лучшие годы его руководства, быстро забыли, поскольку он никогда по кричал о себе, не бил в барабан и вообще не любил звуков немецких фанфар. А поскольку Шёне заслужил немилость кайзера, он потерял всякий вес и в глазах придворных и министров просвещения, которых, кстати сказать, теперь меняли еще чаще, чем во времена старого кайзера. Все они были одержимы манией величия своего хозяина и следовали его вкусам, а он признавал только роскошные фасады и ценил у современных ему художников в основном политические убеждения, а не их мастерство.

В 1896 году директором Национальной галереи становится Гуго фон Чуди. Он занимал свою должность по праву, так как был близок не только к таким людям, как Менцель, Бёклин, Фейербах, но и к представителям нового направления. Не удивительно поэтому, что он покупал произведения Либермана, Сезанна, Курбе и Коро, то есть противопоставлял свои взгляды взглядам на искусство кайзера, который предпочитал скупать патриотическую мазню. «Аферу» Чуди, вопрос о которой решили, правда, на некоторое время отложить, приписали Шёне. И вот, против всех обычаев, кайзер слагает с генерального директора полномочия заниматься современным искусством и передает их тайному советнику министерства Шмидту. А тем временем Боде со второй линии стреляет по Шёне, пороча его во всех инстанциях.

Не в силах вынести этой каждодневной малой войны, Шёне подает в отставку, предоставив свою должность в распоряжение кайзера. Однако еще до того, как он это сделал, министр фон Штудт попросил Боде принять наследство генерального директора и позволил себе затем, когда, наконец, получил заявление Шёне об отставке, злую шутку. Он рассказал Боде, что Шёне в категорической форме возражал против передачи этой должности Боде, так как, по мнению Шёне, тот заботился бы только о своих отделах. Стоило Боде взять в свои руки генеральный директорат, как уже давно заправленный суп на кухне острова музеев закипел. Наступают новые времена, говорят себе директора, нужно теперь не прозевать и попытаться выбить для своего отдела как можно больше. Сам Боде, который продолжал оставаться директором Музея кайзера Фридриха, был первым, предъявившим свои экстра-требования: Музей кайзера Фридриха слишком мал, его необходимо перестроить, чтобы хранить сокровища, приобретенные Боде — то за смехотворно мизерную сумму, то за очень большие деньги. При этом музей должен теперь называться Немецким.