Открытие редко приходит одно. И на этот раз один из фрагментов карниза дал новый ключ. Пухштейн еще раньше обращал внимание на высеченное на нем слово «epoiesen», которое можно перевести как: «…сделал это». Имя же скульптора, вероятно, содержал предыдущий, ныне утраченный фрагмент. Неожиданно ученому приходит в голову мысль, что имени скульптора вовсе не было на карнизе, оно высечено на подножии плиты. Почему же? Может быть только один ответ: на этом месте карниза просто не было. Но почему? И опять не может быть иного мнения: именно здесь большая парадная лестница врезалась в плиту. Следовательно, часть карниза и связанная с ним плита относились к одному из двух крыльев лестницы. Впоследствии выясняется, что на этой плите был изображен Дионис с юным сатиром.
Теперь уже есть несколько отправных точек. Вся схема композиции становится ясной: боги были сгруппированы, так сказать, по признаку родства. Появилась, наконец, надежда закончить реконструкцию. Причем три четверти фриза будут восстановлены точно. Однако эта реконструкция не могла быть безукоризненной и в целом и в отдельных частях. Ее всегда смогут оспорить, так как остается еще довольно много пустых мест и не поддающихся определению фрагментов.
В то время как специалисты мучились над реконструкцией алтаря, предпринимала активные действия и администрация музея. Уже в 1880 году стало ясно, что у музея нет места для хранения сотен ящиков, которые Хуманн прислал из Пергама и которые все еще продолжали поступать. Когда Хуманн окончил раскопки в Пергаме, он начал копать в Магнесин, а потом в Приене. Один груз за другим приходил в Берлин, и никто не знал, куда его девать. Старый музей еще до раскопок Хуманна был заполнен до предела, так же как галерея со скульптурой, антиквариат и другие помещения.
Надо срочно построить музей, прежде всего для нового чуда света — Пергамского алтаря. Алтарь размером 34 на 36 метров был в четыре раза больше храма Афины Полиады, ниже которого он стоял, занимая по площади более 1200 квадратных метров. Его парадный вход шириной 20 метров с 28 ступенями вел ко двору, где и располагался сам алтарь. Колонны, которые его окружали, достигали двух с половиной метров высоты, затем следовала крыша. На ней стояли статуи, из которых удалось найти далеко не все. Если поставить алтарь в помещении, расположив его в нескольких залах, это граничило бы с варварством, на которое была неспособна даже вильгельмовская Германия. Кроме того, пришлось бы создать такой зал, какого не существовало ни в одном музее. Стало ясно, что даже той площади, которую занимал алтарь раньше, — 1200 квадратных метров — будет недостаточно для его размещения: ведь следовало оставить со всех сторон по крайней мере по 10, а лучше по 15–20 метров дополнительного пространства для посетителей музея. Итак, нужен зал размером примерно от двух до трех тысяч квадратных метров, то есть равный одному прусскому моргену. Это огромная площадь, не известная до сих пор в истории музеев. Ни в Париже, ни в Лондоне ничего подобного создавать даже не осмеливались. Такого рода музей должен был — в этом никто не сомневался — стать центром Музея древностей и называться Пергамским.
В 1902 году строительство находилось уже на такой стадии, что музей можно было показать посетителям. Он расположился на Острове музеев, между музеем кайзера Фридриха — с одной, и Национальной галереей, а также Старым музеем, с другой стороны.
Но как только строительство было закончено, посыпались жалобы. Во-первых, с первого дня стало ясно, что места недостаточно. Во-вторых, сразу же были обнаружены дефекты фундамента, которые, по мнению специалистов, уже невозможно устранить, если только не снести весь музей. В общем, казалось, что новый Пергамский музей не может рассчитывать на особенно долгую жизнь.