Боги и гиганты

На севере и востоке этого сделать было нельзя из-за других сооружений, на западе — мешала стена, но на юге, между террасой храма и святилищем Диониса, открывалась такая возможность. Здесь намечался квадрат, стороны которого были равны примерно двум третям стадии каждая. Нужно только снести несколько старых и обветшавших жилых домов, сгладить скалы и, чтобы еще больше расширить участок, соорудить опорную террасу. Но все это были мелочи по сравнению с теми преобразованиями, которые следовало быстро провести в самой крепости. Так же как Аттал, который всегда знал, чего он хотел, знали это Эвмен и его советники, архитекторы и художники.

Дни и недели проходили в долгих обсуждениях. В них принимали участие также жрецы и ученые из библиотеки, особенно те, кто хорошо знал греческую теологию.

Современные сюжеты в изображениях не совпали бы с религиозно-посвятительным назначением памятника. Надо было найти параллель в истории богов и героев с победами Атталидов. Но где ее найти? Один из советников предложил изобразить подвиги Геракла, но Эвмен это предложение отклонил. Правда, Геракл через своего сына Телефа считался родоначальником семьи Атталидов. Однако сравнивать деяния пергамских царей с подвигами Геракла было бы неоправданным преувеличением. Такое могли бы себе позволить Птолемеи и Селевкиды. Но для греческих царей, каковыми считали себя Атталиды, это было неприемлемо; они не разрешали, чтобы их чествовали как богов еще при жизни, хотя так всегда поступали другие восточные монархи.

Персидские войны? Такое сравнение подходило бы больше, но эти войны были скорее историей, чем теологией. Можно было бы использовать в качестве сюжета мифические войны между лапифами и кентаврами, греками и амазонками, греками и троянцами, но все это не особенно подходило: ведь речь должна была идти о посвятительном даре богам. Гигантомахия? Древняя борьба олимпийских богов с гигантами? Такое сравнение прямо-таки напрашивалось. Кроме того, этот сюжет грандиозен, монументален, всеобъемлющ.

Это не была борьба между добром и злом, ибо в представлениях греков гигант вовсе не олицетворял собой зло, а божества — добро. Божества вообще были одинаково далеки от добра и от зла. А вот между светом и тьмой, между сдержанностью и разнузданностью, между разумным порядком и хаосом, между культурным образом жизни и варварством действительно лежит пропасть. Варварами были галаты, нашествие которых отразил отец и которые сейчас готовились к новому вторжению. Варварством была и жажда власти и страсть к уничтожению, присущие Антиоху и другим врагам Пергама (варварами были римляне с их непомерной алчностью, хотя об этом нельзя было говорить громко, так как они пока — пока еще! — выступали в роли добрых друзей). А с другой стороны, не стремился ли Пергам, начиная с Филетера, сохранить все хорошее и вечное из греческого наследия и не был ли Пергам форпостом в борьбе за греческий образ жизни и греческие верования в этом варварском и умирающем мире? И разве не будет Пергам и в дальнейшем стремиться к тому же, пока боги не откажут ему в своем благоволении?

И еще: сюжет гигантомахии, можно сказать, афинский, потому что изображения, связанные с этой битвой, ежегодно вышивали на одежде богини Афины в день ее праздника.

Да, гигантомахия не раз воспроизводилась в рельефах и стихах, если надо было показать символику борьбы и судеб греческого народа. Гигантомахия — вот тема для посвящения богам нового большого алтаря: изображение решающего боя, когда нет и не может быть ничего общего между борющимися сторонами, которым чуждо чувство сострадания.

Стоик Кратес из Маллоса, самый знаменитый ученый библиотеки, молча кивает головой и потом говорит: