Боги и гиганты

— Ну ладно, посмотрим. Благодарение богам, наша пергамская школа настолько самостоятельна и сильна, что спокойно может взяться за это самое большое из всех дел, которые ей когда-либо были поручены. Если я и умру до его завершения, то труд мой продолжит мой любимый ученик Менекрат в соответствии с моими замыслами. Мастерские Ореста и Феоррета будут, конечно, работать вместе со мной. Но если мы, пергамцы, одни возьмемся за эту работу, то на сооружение гигантского памятника уйдут десятилетия напряженного и непрерывного труда. Поэтому я предлагаю пригласить для совместной работы способных художников из других мест вместе с их учениками и подмастерьями. Кроме того, друзья мои, если я правильно понял Эвмена, то этот памятник должен стать не только его личным, не только пергамским посвящением богам, а общегреческим по своему замыслу и значению. Согласитесь с этим. А рассуждая так, следует обратиться за помощью и к другим грекам. Я имею в виду Мнесикла из Тралл, Дионисиада и Меланиппа с Родоса. А из Афин? Ну, там я мало кого знаю. Может быть, ты подскажешь нам подходящего человека оттуда, Эвмен?

Эвмен поднимает голову. Лицо его в красных пятнах. Он прячет свои тонкие руки со вздутыми венами в складки одежды. Несмотря на лето, Эвмену холодно, его лихорадит. Но на этот раз он дрожит не от болезни или слабости, а от счастья. Его мечта, которую он многие годы лелеял втайне, не делясь ею даже с самыми близкими, теперь на пороге претворения в жизнь.

Эвмен не расслышал вопроса Эпигона, но все же тихо ответил:

— Да, хорошо. Я знаю, что могу на вас положиться. У меня есть только одна просьба — такая же, как у Эпигона. Поспеши, Кратес! Я не хочу, чтобы боги долго ждали. Я и сам не смогу ждать долго.

И дело пошло: только неделя понадобилась для того, чтобы предварительная разработка проекта была осуществлена учеными, подробно обсуждена и одобрена всеми.

Через несколько недель Эпигон уже смог показать первую модель. Потом вторую, пятую, седьмую. За это время в Пергам прибывают скульпторы со своими учениками и каменотесами с севера и запада, с юга и востока. Не сидели сложа руки и рабочие в каменоломнях долины Каика. Сгруженные со скрипучих воловьих двуколок, громоздились повсюду © крепости, где только для них находилось место, беловато-голубые сверкающие мраморные плиты. Плотники строили из досок и брусьев сараи, в которых должны были обтесывать мрамор. Землекопы стали рыть ямы под фундаменты, а строительные рабочие подготавливать для него камень.

Потом все, кто принимал участие в осуществлении великого замысла, от царя до последнего подручного, направились торжественной процессией в храм. Были совершены жертвоприношения и жертвы благосклонно приняты богами; это предвещало успех. И работа началась.

Но только не в мастерских. В руках скульпторов нет еще ни молотов, ни резцов, ни клиньев, ни сверл. Перед началом работы они опять собрались в покоях царя. Эвмен, Эпигон и четырнадцать мастеров из Пергама, из Аттики и Родоса, из Тралл и других краев ойкумены собрались на последнее совещание.

На круглом мраморном столе, вокруг которого они сидели, стояла модель из глины, высотой в три пяди. Она должна дать представление об общем виде будущего алтаря. К шитым золотом пергамским занавесям, драпирующим стены, прикреплен чертеж фриза на пергаменте высотой почти в сажень. По краям чертежа были помечены размеры отдельных деталей, высчитанные главным мастером, поскольку сделать модель в натуральную величину было, конечно, невозможно, а имеющийся ее образец мог оказать лишь весьма относительную пользу мастерам, работающим в разной манере и обладающим различными способностями. Поэтому-то и надо было разработать подробный чертеж, который предписывал бы каждому, что он должен делать. При этом не следовало особенно ограничивать индивидуальные задания, ибо это стеснило бы инициативу каждого из художников и могло повредить общему делу.

Помолодевший, с глазами, полными радости и света, сидел Эпигон рядом с царем. Седые редкие волосы и опухшие суставы ног не помешали ему снова стать молодым. Конечно, и сегодня он дышал тяжело и время от времени должен был прерывать свою речь, чтобы глотнуть воздуха. Бледно-синие губы и распухшие венозные сосуды на руках достаточно красноречиво говорили о его болезни.