Читаем Боги и люди полностью

Дверь в стене неслышно отворяется – и появляется высокий сорокалетний красавец Семен Гаврилович Зорин, флигель-адъютант и новый фаворит императрицы.


«Он олицетворение мужественной красоты, но удивительный неуч. Я пыталась привить ему вкус к государственным делам и хоть как-то обучить его. Но он годится лишь громким голосом объявлять имена посетителей. Из него вышел бы отличный лакей. Впрочем, и это тоже талант».


– Князь Григорий Григорьевич Орлов в приемной. Из Санкт-Петербурга пожаловал, – важно объявил Зорич.

Яростное движение Панина, Екатерина насмешливо глядит на него.

– Зови, душа моя, несчастного князя, – благостно обратилась Екатерина к Зоричу. – Ты ведь знаешь, я для него свободна в любое время. – И, улыбнувшись, сказала: – Ступайте с богом, господа!


В кабинете Екатерины сидел Григорий Орлов, уронив голову на руки.

– И чего молчал?.. И зачем таился?..

– Не смел. не смел открыться, – бессвязно шептал Орлов.

Она нежно дотронулась до его волос:

– Ах, батюшка Григорий Григорьевич, все ты забываешь, что я прежде всего твой друг, потом твоя императрица. А уж потом – все наше прошлое, вся наша любовь. Вон указ Совета лежит. Что ж теперь делать, Гриша? Развод, да в монастырь?

– Извлекла она меня из бездны. Ангел она во плоти. Утешение она мое. И тоже Екатериной кличут. И как имя ее назову, тебя вспоминаю. Люблю только тебя! Сама знаешь, всю жизнь!


«До чего простодушен. Даже в хитрости… А все-таки приятно…»


Екатерина молча расхаживает по кабинету и наконец объявляет торжественно:

– Мое решение, князь: я назначаю молодую княгиню Орлову из фрейлин в мои статс-дамы.

– Матушка! – Григорий упал к ее ногам. – Из бездны спасаешь!

– Ох, Гриша, – гладила она по голове лежащего у ее ног Орлова. – Что мне из-за тебя вынести придется! Каким курцгалопом скакать между Потемкиным и Паниным!.. Я жалую ей также орден Святой Екатерины и бесценный туалет из золота такой прекрасной работы, что, клянусь, не многие королевы могут таким похвастать!

– За что убиваешь благодеяниями? – бессмысленно шептал Орлов. – Из тьмы вывела!..

– Ах, Гриша!.. Не хватает мне тебя! Так не хватает сейчас. – Она посмотрела на него долгим взглядом.

– Никак стряслось что, матушка? – вдруг деловито спросил князь.

Она кивнула. Князь тотчас поднялся с колен, уселся на стул и внимательно взглянул на Екатерину.

– Женщина есть для меня опасная, страшная для меня.

– Значит, и для нас страшная. Что твое, то наше!

– Привезти ее надо, в Россию.

– Привезу.

– Ох, Гриша. Ты отважен, да прост. Да некому поручить.

– Выкраду.

– Не надо так сложно, она не пугливая. Как птица ручная. Так донесли мне. – И, помолчав, добавила: – Надо ее тем же манером. – Она остановилась.

– Каким манером? – прошептал Орлов.

– Ну как брат твой ту женщину привез. Корабль будет ждать тебя в бухте. Живет она на Адриатике, у моря. Тебе все Рибас расскажет. Но в дело его не посвящай. Вот так же на корабль ее пригласишь и. привезешь. Я Алексея послала бы, да нельзя ему в Италию. После того дела узнают его, живым не выпустят. А вы мне живые нужны. Что бы ни случилось, я знаю, вы моя опора.

– Все сделаю. Живота не пожалею. Я чуму в Москве победил. А уж женку к тебе доставить.

– Но запомни: ни одна душа. Августа ее имя. Августа Тараканова.

Орлов в ужасе глядел на императрицу.

– Да, она есть… Неправду сказал старик Разумовский, – усмехнулась Екатерина.

– Много бы я дал, чтоб тогда это услышать, – засмеялся Григорий. И сказал торжественно: – Привезу ее к тебе, матушка, клянусь.

Она взяла со стола бумагу, надорвала, протянула Орлову.

– Это указ Совета. Почитай на досуге. Чтоб лучше запомнить, как любят тебя друзья твои. В Петербурге объявишь, что едешь в Швейцарию, в свадебное путешествие. Духу Вольтерову поклониться. Вот истинное свадебное путешествие любителя муз и философии, каковым ты всегда являлся.


Из воспоминаний графини Блудовой:

«Ах, Катенька Зиновьева. Я была еще ребенком в то время, когда состоялась эта шумная история с графом Григорием Орловым. Я не принадлежу к их поколению. У тогдашних девушек была чистота и наивность. Это наивность полевых цветов – фиалок и васильков. У нашего поколения куда меньше простоты и больше наглости. В июле 1778 года Орлов с молодой женой уехали из Петербурга в свадебное путешествие, кажется, в Швейцарию. Но потом весьма быстро возвратились. Отголосок этого события остался в прелестных стихах, сочиненных молодой графиней и ставших тогда такими модными:

Мне всякий крайС тобою рай.Любимый мой,И я с тобой».

Царское Село. Шесть часов утра.

Императрица встает с постели. Она в хорошем настроении. Она напевает: «Мне всякий край с тобою рай. Любимый мой, вот я с тобой».

Входит заспанная служанка Катерина Ивановна.

– Заспалась, прости Христа ради, матушка.

– Ох, Катерина Ивановна, вот выйдешь замуж, вспомнишь мою доброту, – добродушно ворчит Екатерина, – муж-то с тобой возиться не станет. Муж тебя.

Как большинство женщин, прислуживающих Екатерине, Катерина Ивановна не выйдет замуж. Екатерина не любила новых слуг. Так и старились служанки рядом с императрицей.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное