Боги осенью

— Слуги и солдаты не могут самостоятельно перемещаться в пространстве, — говорила она. — Собственной их жэнь для этого недостаточно. К тому же они не умеют по‑настоящему ей управлять. Ты, кстати, тоже не можешь, ты пока — не разбуженный. Однако если ваши усилия соединить определенным образом… Конечно, без Геррика это будет очень непросто. На мне теперь висит семь человек, на Гийоме — восемь… — она озабоченно хмурилась, и я чувствовал свою вину, которая неизвестно в чем состояла. — К счастью, нам не на край Галактики. Мы уйдем на Пеллору. Там — учитель Моррэ, и туда, по слухам, отступил с Алломара отряд Троттигара. Нам следует объединить силы…

— А Пеллора?.. — осторожно интересовался я.

— Дождевой лес, карстовые пещеры, реки — на ложе из чистого кварца. Представляешь — дно видно до последней песчинки. Там есть где укрыться. Дому Тенто эта база пока неизвестна. Главное, конечно, объединиться с людьми Троттигара…

— А что там буду делать я?

— Ну — прежде всего следует выяснить, чем мы располагаем. У Троттигара — очень серьезный отряд, затем есть еще где‑то в Малых Мирах вполне приличное подразделение Шинны. Это амазонки, давшие обет безбрачия. И еще какие‑то люди остались на самом Алломаре. Должны быть, я не верю, что разгром Герша — полный… Тихая в общем планета, тебе там понравится. Ну — не сердись, ну — ладно, ну — мне сейчас некогда…

И она убегала к клетке, лоснящейся сквозь дождевой день жирной латунью.

Что‑то там получалось у них не совсем так, как надо.

Сердце у меня проваливалось в бездонную пустоту. До сего дня, несмотря на поток необычайных событий, обрушившийся на меня, в глубине души я все же не верил, что вот так, запросто уйду с Земли к звездам. Это противоречило всему моему прежнему опыту. И только здесь, в центре города, на островке, знакомом мне еще по детским воспоминаниям, с оглушительной ясностью и прямотой я осознал, что именно отсюда открывается путь в просторы Вселенной — от этих одноэтажных строений, похожих на покинутые казармы и, кстати говоря, казармами и являющихся, от пыльного плаца, простершегося крошкой битого кирпича, от двух замученных тополей и деревянной скамейки меж их стволами, от офицерского флигеля, где мы все временно разместились. Постоянный озноб будто холодный душ стискивал мне кожу. Голова чуть кружилась, и меня, казалось, несло незримым, но сильным течением. Потому что одно дело — странные люди, возникшие в привычном мне мире, странные животные, пусть даже койотль тот же самый, — они появятся и исчезнут, в принципе ничего в этом мире не изменив, и совсем другое — когда ты вырван из спокойной обыденности, знаешь, что возврата к ней уже никогда больше не будет, и живешь среди тех, для кого вознесение к звездам — рутина и муторные обязанности. Было от чего появиться пронизывающему ознобу.

Мне достаточно было глянуть, например, на Петипа. Этот замкнутый, неслышный и практически неощущаемый человек с темно-желтым, как будто от разлития желчи, лицом, с необычными, как две стекших капли, глазами — выпуклая нижняя часть и домики бровей над нею, — одним видом подчеркивал, что он — не отсюда. Он был слугой Гийома и подчинялся только своему господину. Если же кто‑то другой обращался к нему, например как я в первый день, по незнанию, Петип долго молчал, словно прокручивая в голове варианты ответов, а потом отвечал писклявым нечеловеческим голосом: «Не знаю, сударь, простите…» — и после этого желание иметь с ним дело больше не возникало.

Странно, что при такой вызывающей внешности этот Петип, как выяснилось, был одним из наших лучших лазутчиков. Он почти ежедневно отправлялся на разведку в город — возвращался лишь вечером и о чем‑то долго шептался с Гийомом, запершись в комнате. Чем он там, в городе, занимался, было никому не известно.

А в те дни, когда у Петипа не было нужды куда‑то идти, он как будто брал на себя роль добровольного соглядатая. Его манера материализовываться из воздуха меня пугала и заставляла оглядываться. Занимаешься чем‑то своим, никого не трогаешь, думаешь, что находишься в одиночестве, ну и ведешь себя соответственно, и вдруг — натыкаешься взглядом на согнутую, будто из пластилина, фигуру, — понимаешь, что он пребывает здесь уже довольно долгое время, изучает тебя, наблюдает за каждым твоим движением, и непонятно, что он тут углядел и какие из этого сделал выводы.

По‑моему, даже Алиса его немного побаивалась. Во всяком случае, заметив, как я к нему в первый день обратился, отозвала меня в сторонку и предостерегла:

— Знаешь, ты с этим Петипом, пожалуйста, будь поосторожнее. Ему незачем знать некоторые вещи, касающиеся только нас с тобой.

— А что, слугам вы не доверяете? — ехидно спросил я.

— Это слуга Гийома, — с досадой сказала Алиса. — Я тебя предупредила — делай как знаешь…

Больше она к этой теме не возвращалась.