Боги выбирают сильных

«Он, безусловно, счастлив лицезреть меня живой, — думала она. — Он верил в меня и, одновременно, страшился, что ураган меня погубит. Он, как и я, волнуется, ибо впервые мы с ним встречаемся в столь необычной обстановке. Однако своего он не уступит… нет, не уступит! А это значит, будем драться… Нет выше удовольствия сражаться с сильным человеком!».

— Вы, дядя, совершенны, — ответила она. — Должно быть, именно так выглядел Тутмос Третий на следующий день после свержения им царицы Хатшепсут.

— Что вы такое говорите, милая Софи! — всплеснул руками Корнелий. — Сравнение с великим фараоном, не скрою, лестно для меня, но вы какая Хатшепсут? Вы много выше Хатшепсут!

— Вы правы, дражайший дядя: мое сравнение хромает. Хатшепсут умерла вскоре после переворота, а я не собираюсь умирать. Если это не случилось минувшей ночью, думаю, мне суждена долгая жизнь.

— Не сомневаюсь, нисколько в том не сомневаюсь! — кивнул он. — Надеюсь, вы просветите меня касательно своих дальнейших планов.

— А я надеялась, это вы мне скажете, чем следует заняться бывшему министру колоний, — вздохнула она. — Видите ли, дядя, вы застали меня врасплох своим переворотом…

— А-а! — довольно хмыкнул Корнелий. — Я так и думал, что вы меня похвалите. Сознаюсь вам, дражайшая Софи, пришлось изрядно потрудиться, пока вы блистали своим отсутствием, — но каков результат, а?

Ваш любимый дядя уже консул! Вы не поздравите меня, дорогая? — …И я не успела завершить переговоры о новом союзе с дагомейскими владыками, и мой визит в Нихон не состоялся, и бездна дел на севере… в общем, дела остались.

— Это чудесно, милая, чудесно! Не будете ли вы столь любезны занять свой прежний пост, но в моем правительстве? — проникновенным голосом вымолвил Корнелий.

«Он держит свое слово, — подумала София. — Или опять надеется меня задобрить и угомонить. Вот он, голубь в руках: я смогу вернуться в министерство колоний. Но руководить правительством, как при отце, я не смогу: Корнелий не позволит. О-ох, ну почему я столь властолюбива!».

Краем глаза София увидела лицо Медеи; подруга напряженно ждала ее ответа. «Она хочет, чтобы я согласилась, тогда конфликт будет исчерпан, и между нами воцарится мир… Нет, не бывать такому миру! Aut Caesar aut nihil [73]— зачем иначе я рисковала жизнью?!».

— Вы формируете правительство, дядя? — холодно спросила она. — А разве делегаты уже утвердили вас и император подписал эдикт?

— То и другое случится менее чем через сутки, — уверенно ответил Корнелий.

София прищурила глаза и усмехнулась:

— «Многое может случиться между краем губы и бокала!» [74]

К ее удовольствию, на его лице дрогнула маленькая жилка. «Правильно боишься», — подумала она.

Но тут же Корнелий взял себя в руки.

— Неукротимость вашей натуры, дорогая, известна мне и восхищает меня. Однако же всему должен быть предел! Ну, милая Софи, взгляните на меня — ужели вы не видите мою звезду и этот калазирис?

— Звезду я вижу, новый калазирис вижу, не вижу только первого министра, — рассмеялась она. — Сдается мне, любимый дядя, вы поторопились произвести на меня впечатление. Вы рискуете остаться с этой звездой и в этом калазирисе, но без этого кабинета!

— Сей кабинет отныне мой, — убежденно произнес Корнелий. — При всей любви к вам, дорогая, его я не отдам, и не пытайтесь взять! Вы же не станете, я полагаю, совершать опрометчивые поступки, а?

— Это угроза, милый дядя?

— Это совет, к которому разумный человек всегда прислушается. На вашем месте я бы не делал ничего, о чем нам с вами сообща пришлось бы сожалеть!

— И я на вашем месте не стала бы творить такого, что опрометчиво творили вы, покуда я была в отъезде! — задорно воскликнула София. — Но я на своем месте, не на вашем, вернее, ваше место не для вас, а для меня оно! Понятно излагаю, милый дядя?

— Вы неизбежно проиграете, София, — сохраняя хладнокровие, вымолвил он, — и не получите ни этого кабинета, ни прежнего, ибо я…

Она прервала его стихами: