Богиня победы

Машина, мигнув красными огоньками, уехала. А Ника осталась стоять перед домом, который разыскивала эти долгие две недели. Дождь прекратился. Девушка шла по мокрому асфальту и, не замечая луж, вглядывалась в таблички с номерами квартир над дверями подъездов. Вот она, нужная дверь.

Кодовый замок в подъезде был сломан. Лифт доставил ее на седьмой этаж.

Вот она, та квартира, где живет несчастье их семьи. «Теперь можно сказать – жило», – мелькнула мысль.

Вытащив из сумки пакетик, Ника насыпала землю длинной дорожкой на темно-коричневый половичок перед входной дверью и, едва шевеля губами, тихо зашептала:

Как вода и огонь ненавидят друг друга,Так и вас разлучит оголтелая вьюга,Посылаю заклятье и демона шлю.

Вы друг другу не скажете слово «люблю».Я открою свечам ваше имя в ночи,Пусть слепая любовь угорит от свечи.Схороню все остатки в могиле сырой,И тогда ваша страсть обретет упокой.Аминь! Аминь! Аминь!

Для того чтобы заклятие на кладбищенской земле подействовало наверняка, надо было, чтобы входящие или выходящие из квартиры обязательно на нее наступили, – Ника хорошо это помнила. Поэтому для верности она решила не ограничиваться одной полоской и разметала землю по всему коврику.

Ну вот, теперь точно наступят….

В темных ворсинках циновки земля была почти не заметна.

– Получи то, чем сама занималась. Умри, сука! – яростно прошептала Ника в закрытую дверь.

Через секунду она уже спускалась по лестнице.

Прошедший дождь буквально залил город. В черных озерах луж плавали огни рекламы, вода гулко шумела в водостоках. Промокшие кроссовки чавкали и хлюпали на каждом шагу.

До закрытия метро оставалось несколько минут. Но Нике и тут повезло: рассыпая на ходу искры, внезапно появился троллейбус. Девушка что было сил припустила к остановке и успела вскочить на подножку.

Улица была пустой, и троллейбус домчал ее до метро, не останавливаясь.

В вагоне Ника оказалась единственной пассажиркой. И тут ее накрыло: в горле что-то сжалось, задергалось, и внезапно рекой хлынули слезы. Она глотала их, руками зажимала рот, пытаясь подавить судорожные всхлипы. «Успокойся, – говорила она себе, – успокойся. Все позади, все будет просто супер!»

Но самовнушение не помогало.

Она выскочила из поезда, рыдая уже в голос, и плач ее гулким эхом разносился под высокими сводами пустынной станции.

Прыгая через ступеньки уже остановленного эскалатора, Ника понеслась наверх. Еще немного по проспекту – и она дома. Все слезы были выплаканы, глаза высохли, вот только дыхание никак не выравнивалось – как в детстве после долгого плача.

Войдя в лифт, она сделала последнюю попытку успокоиться – нельзя же так входить в квартиру.

Открыла дверь и, стараясь не шуметь, наклонилась, чтобы снять отяжелевшие от влаги кроссовки, и в то же мгновение ее ступни оказались на мокром полу. Не успев ничего осознать, Ника решила, что кто-то пролил воду в коридоре. В темноте она двинулась туда, где, тускло отражаясь в воде на полу, блестела узкая полоска света. Свет шел из полуприкрытой ванной комнаты: горел светильник на зеркале. Шторка была задернута наполовину. За ней виднелась переполненная до краев ванна.

Как сомнамбула, Ника приблизилась и медленно-медленно стала отодвигать ткань в синенький цветочек. Над черной водой белело лицо. Глаза были закрыты. Лицо было настолько неестественно, настолько мраморно-белым, что почти сливалось с бортиком ванны и кафелем. В первое мгновение Ника не узнала собственную мать.

Глава 2

Сосо Махарадзе любил наличные деньги. Любые – рубли, марки, доллары, даже турецкие лиры. Нет, золото и драгоценности он тоже уважал, но «налик» его устраивал больше. Что-то было влекущее в этих шуршащих бумажках, которые сами по себе вроде бы не представляли особой ценности. Бумага и бумага. Но если на ней изображен, допустим, американский президент с шершавым воротничком, то удовольствия Сосо получал больше. И от Ильича получал. А золотые слитки или камушки столь сильного впечатления на него не производили.

– Это что – часть общака? – спросил он своего помощника Карена. Тот был правой рукой Сосо и отвечал как раз за общак.

– Да, это вложения якутских. У них там этих камушков хоть ж… ешь, ну, регион такой. Так вот, они вместо бабок прислали.

Сосо поедал лобио, запивая его любимой «Хванчкарой». Они с Кареном сидели в петербургском ресторане «Руставели», который негласно принадлежал Сосо. Отдельный кабинет, где был единственный стол, за которым и пищу вкушали и решали многочисленные вопросы.

– На сколько это потянет? – спросил Сосо, глядя на блестящую кучку драгоценных камней. – В реальных деньгах?

– В баксах, в смысле?

– Лучше в баксах. Наши деревянные сейчас каждый день обесцениваются. Сегодня одна цена, завтра – другая…

Карен пригубил вино и возвел глаза к потолку: