Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Мэрилин делала и другие заявления о своих намерениях. Как и во время замужества с Ди Маджо, она говорила: «Я должна находиться рядом, чтобы готовить мужу завтрак и в течение дня иногда подавать ему чашечку бодрящего кофе. Писать ведь приходится в одиночестве». Правда, теперь она действительно кое-что из названного делала. «Брак, — откровенничала актриса с одним репортером, — позволяет мне чувствовать себя в большей степени женщиной, дает право гордиться собой. Еще я чувствую себя более спокойной. Впервые в жизни у меня возникло ощущение защищенности, словно после холода очутилась в тепле».

Миллер, которого она называла «Арт», «Поппи» (мак) и «Па», звал ее «Пенни Дредфул» (сенсационный роман-дешевка), «Шугар Финни» (Сахарная Финни) и «Гремерси 5» (Благодарю). В тот год увидел свет сборник его пьес, и он посвятил его Мэрилин. Он говорил, что смирился с тем, что где бы ни появлялся с Мэрилин, их повсюду узнавали. Он с жаром защищал ее любовь к излишне откровенным нарядам. Эта пылкая влюбленность Миллера к Мэрилин была обоюдною.

«Мэрилин — взыскательный человек, — говорил он, — она предъявляет к себе невозможные требования. Я тоже такой. Никогда нельзя достичь того, к чему стремишься. Я пытаюсь помочь Мэрилин смириться с этой истиной, а она помогает мне».

На стене кабинета Миллера висела фотография блондинки. Лицо ее почти полностью скрывает тень, что делает его почти неузнаваемым. «Это Мэрилин, — пояснял он. — В этом портрете мне нравится нежность, мечтательность. Мне нравится она, потому что Мэрилин здесь беззащитна. Не многим приходилось видеть ее в таком состоянии». В тот год Миллер провозгласит себя «новым человеком в сорок один. У нее я учился жизни».

Вот что сказал о той весне и о том лете Джим Проктор, близкий друг Миллера: «Я думаю, что не видел двух других людей, которые так, до умопомрачения, были бы влюблены друг в друга...» Дурное начало в Англии, не сулившее ничего хорошего, казалось вычеркнутым из жизни навсегда. Вне съемочной площадки Мэрилин, похоже, научилась владеть собой.

Мэрилин и Миллер ходили в Центральный парк, где катались на лодке по озеру. Мэрилин, надев для маскировки очки Миллера в роговой оправе, прогуливала Хьюго, свою таксу. На семейных встречах, когда собирались родственники Миллера, она исполняла песню «Лучший дружок девушки — бриллиант», ставшую ее коронным номером. Она сидела у ног отца Миллера, Айзадора, и старик притворялся, что сердится, когда она ластилась к нему.

Мэрилин с легкостью и желанием приняла на себя роль мачехи Джейн, дочери-подростка Миллера от первого брака, и его девятилетнего сына Роберта. Вскоре Мэрилин удивляла гостей из Голливуда, приехавших навестить ее в Манхэттене, внезапно исчезая во время важной встречи. По возвращении она спокойно объясняла, что «должна была подбросить деток в школу».

Годы спустя она сказала о детях Миллера и сыне Ди Маджо: «Я очень пекусь о них, потому что они из разбитых семей. Я думаю, что понимаю их. Думаю, что люблю их больше всего на свете. Мне хотелось бы быть им другом. Но для этого требуется время, и это время они должны дать мне». Даже после того, как ее брак с Миллером распался, она еще долго поддерживала отношения «со своими детьми». После смерти в ее комнате найдут их фотографии.

В первый год замужества с Миллером Мэрилин с помощью горничной и повара освоит начальный курс домашних наук, хотя по-прежнему на устраиваемый дома званый обед могла опоздать на два с лишним часа. А Миллер, скривив лицо, оправдывался: «Она все еще в ванне».

О том, какой была Мэрилин у себя дома на Восточной 57-ой улице, вспоминает актер Кевин Маккарти: «На высоких каблуках, без чулок, в коротком черном платье, прохаживается она, покачиваясь. На ногах порезы, потому что в спешке брила их. У нее странные манеры — приятные, пикантные, несколько рассеянные».

Норман Ростен вспоминает веселые приемы с шампанским: «Мэрилин любила танцевать, и Миллер тоже, — если выпьет — и был способен показать жуткий, с вывертами фокстрот, опасно шатаясь во все стороны». Сам Ростен, танцуя с Мэрилин, пропустив не один и даже не два стаканчика, пообещал ей написать поэму, воспевающую ее груди.

Миллер говорил: «Жизнь текла по тому единственному руслу, куда я мог ее направить, — было много работы, пара веселых ситуаций и много забот». Весна 1957 года принесла новые тревоги.

Было не до шуток, когда первое слушание дела о неуважении к конгрессу закончилась признанием Миллера виновным. Немало драматических минут пришлось им пережить и тогда, когда началось судебное дознание по другому делу и «налет по ложному адресу» получил широкую огласку. Реальной стала угроза, что Мэрилин тоже вызовут для дачи свидетельских показаний. Она притворилась, что подхватила «вирусную инфекцию», благодаря чему избежала тяжелого испытания.