Богоматерь Нильская

– Матушка, преподобная матушка, – сказала сестра-экономка, входя в кабинет матери-настоятельницы, – если бы вы только видели… Бунгало! В каком оно состоянии! А кухня… а кровать монсеньора…

– Успокойтесь, сестра, они больше сюда не вернутся. Я договорилась с господином послом. Я его убедила. Он признал, что ему трудно будет приезжать в лицей на каждую субботу и воскресенье, у него ведь есть свои дипломатические обязанности, а в сезон дождей, добавила я, дорогу развозит, он даже рискует застрять. Он согласился. И вот как мы условились: пока это будет возможно, в субботу Фриду будет забирать посольская машина, а в воскресенье доставлять обратно… или в понедельник… иногда. В конце концов, они все же жених и невеста, как говорит отец Эрменегильд… Кесарю кесарево, как говорится…

Несколько недель подряд каждую субботу после обеда Фриду ждала у выхода из столовой посольская машина. Та же машина доставляла ее обратно в лицей поздно ночью с воскресенья на понедельник, либо – чаще всего – в понедельник утром. Мать-настоятельница и надзирательницы делали вид, что не слышат скрипа открывавшихся среди ночи ворот, а преподаватели – что ничего не видят, когда Фрида посреди урока с шумом усаживалась на свое место под неодобрительное шушуканье одноклассниц. Но в конце концов Фрида прервала свое презрительное молчание: она больше была не в силах противиться страстному желанию поразить подруг восторженным рассказом о бесподобной жизни, которую вела со своим женихом. Чтобы наладить отношения с теми, кого она так долго презирала и кто, что бы там ни было, втайне ее ненавидел, она привозила из столицы целую корзину лакомств: пончиков, таких, какие умеют делать только хозяйки суахили, а главное – экзотических бриошей и булочек из греческой пекарни, а также конфет от Кристины – магазина для белых. Кроме того, там всегда имелось пиво «Примус», а иногда и бутылка вина, чаще всего «Матеуш». Класс почти в полном составе набивался в «спальню» Фриды, приглашались даже две девочки-тутси, учившиеся по квоте. Надзирательница, которой тоже кое-что перепадало от пиршества, не решалась после отбоя мешать невесте его превосходительства посла. Фрида по десять раз перечисляла содержимое своего платяного шкафа в посольстве Заира, употребляя термины, от которых у слушательниц голова шла кругом: вечернее платье, платье для коктейля, юбка-брюки, дезабилье, комбинация… Иногда она привозила с собой один из этих умопомрачительных нарядов и надевала его ко всеобщему восторгу, притворному или искреннему – неважно. Обращаясь к Иммакюле, считавшейся специалисткой в области косметики, она сыпала названиями средств, которые посол Балимба рекомендовал ей для осветления кожи: молочко для снятия макияжа, крем-пудра, тоник и так далее. Он хотел, чтобы у него была самая светлокожая невеста.

– А драгоценности? – с нетерпением спрашивали ее.

Конечно же, господин посол дарил своей избраннице драгоценности: обручальное кольцо с огромным бриллиантом (в Заире бриллианты чуть ли не под ногами валяются), браслеты из золота и из слоновой кости, жемчужное ожерелье, колье из драгоценных камней, но надевать их вне посольства жених ей не разрешал. «Это будет только приманивать бандитов, а их в Кигали пруд пруди! Зачем рисковать? Из-за кольца можешь лишиться пальца, из-за браслета – руки, – пояснял он. – А все эти кордоны на дорогах – кто знает, кто на самом деле эти военные и жандармы?» В отсутствие Фриды все украшения хранились в огромном посольском сейфе.

– А выкуп? О каком выкупе договорился твой отец?

– Не волнуйтесь, это будут не козы и не коровы, а деньги, много денег! Мой отец и мой жених собираются скооперироваться и открыть транспортное предприятие. Все деньги – капиталы, как он говорит, – вкладывает Балимба, они закупят грузовики, цистерны, которые будут ездить между Момбасой и Кигали, но не только до Кигали, а еще и дальше, до Бужумбуры, Букаву, начальник таможни – знакомый моего жениха.

– Ах! – продолжала Фрида, – если бы вы только знали, что за жизнь я веду с его превосходительством-господином-послом-Заира-моим-женихом. Мы ходим во все бары – и в отель «Тысячи холмов», и в отель «Дипломат». А у посла Франции мы едим мясные консервы в сто раз вкуснее тех, что сестра-экономка дает нам в паломничество. А у посла Бельгии едят морские ракушки: я не решилась, все-таки это не еда для руандийцев. И там никто никогда не пьет «Примус», все пьют только пиво белых, когда открывают бутылку – не надо никакой открывашки, – она взрывается с грохотом, и из нее льется пена, как дым из вулкана Ньирагонго.

– Ты думаешь, мой отец не знает, что такое шампанское? – перебила ее Глориоза. – У него в кабинете всегда есть бутылка для важных посетителей, он и мне давал попробовать.

– А я, – сказала Годлив, – думаешь, не знаю, что такое мидии? Я родилась в Бельгии, тогда я была слишком маленькая, чтобы их есть, но отец часто про них рассказывает, он говорит, что бельгийцы только ими и питаются, а мать, когда он едет в Брюссель, берет с него слово, что он никогда не будет их есть.