Бой без правил (Танцы со змеями - 2)

Они с Леной с умным видом постояли в складе, бывшей явно самой большой комнате коммуналки, понюхали образцы, забрали прейскурант и с облегчением покинули офис. Хорошо еще, что здесь был лишь чай. В предыдущих двух фирмах - автомобильные шины и стиральные порошки. Они таких ароматов не излучали.

- А что продает твоя фирма? - спросила после третьей неудачи Лена.

"Наркотики", - хотел сказать, но не решился.

- Разное.

- Понятно, - ответила она. - Больше на сегодня не успеем.

- А завтра как?

В голосе явно была просьба.

- Как говорил Пятачок Винни-Пуху: "До пятницы я совершенно свободен." Только завтра все-таки не получится.

- Почему?

Он опять оглянулся на черную стену. Наверное, так же выглядит волна цунами перед тем, как обрушиться на беззащитный берег.

- Завтра - воскресенье. Хорошо хоть эти фирмы в субботу работали.

- А если просто встретиться, без всяких поисков?

- Опять в начале седьмого? - с усилием зевнула она, прикрыв рот красными от холода пальчиками.

- Нет, в шесть.

Он взял эти хрупкие пальчики в свои нагретые в карманах руки, прижал к груди.

- Не получится. Повторяю: метро открывается в полше...

- Я на такси приеду.

- Их больше нет в Москве.

- Совсем?

- Я читала, что тысячи две есть на весь город. Ночью, наверное, еще меньше.

- Ну-у, это... частника поймаю.

- Не надо. В полшестого еще темно, опасно...

- Когда есть ты...

- ...то что?

- ...то светло и не опасно.

"Опасно-о-о-о", - эхом под долгий, пьянящий поцелуй отдалось в голове, и это протяжное, тоскливое, плывущее вдаль и все никак не исчезающее "о-о-о" стояло в ушах, пока он не оторвал свои шершавые губы от мягких лениных.

- Я люблю тебя, - сказал кто-то другой за него. Сказал голосом, который он никогда не слышал.

- Кактус, - ласково провела она пальчиком по его усам.

- А ты меня... любишь?

Наверное, даже если бы захотел, прежним, обычным голосом это бы не произнес. Нужно было что-то изменить в себе, выпустить на свободу из дальних, потаенных глубин души такого Майгатова, который бы решился произнести, кажется, самые обычные, так много раз другими проговоренные слова.

- Все равно кактус.

- А ты...

- Конечно... Люблю, - так тихо произнесла, что он и не поверил. Да и Лена, сама не поверив сказанному, повторила чуть громче: - Люблю... Еще там, в Йемене...

- И я... Еще в больнице, когда ты...

И не вспомнил, когда же он ощутил то, что, возможно, и называется любовью. А, может, и не было той минуты, секунды, того мига, когда вспышкой вошла она в него, а просто медленно накапливалась, накапливалась и кольнула в сердце тогда, когда он уже не мог не заметить этого сладкого укола.

- Знаешь, ведь мы - одной крови, - так же тихо, как еще недавно слово "люблю", произнесла она. То ли тоже, как и Майгатов, не могла в эти минуты говорить своим обычным голосом, то ли нельзя было после самого важного слова в жизни говорить громче. - Первой, резус - отрицательный.

- Иначе и быть не могло, - уверенно сказал он.

- Правда? - дохнула она снизу.

Тонкое, непрочное облачко пара изо рта подсказало, что холодает. И очень резко. Наверное, черная волна, которую он ощущал спиной, гнала перед собой холодный, новый воздух.

- Идем ко мне, - сказала и испугалась собственной смелости. - Чаю попьем, - поспешно исправилась. - Мама как раз на дачу уехала.

- Пойдем.

Из узких переулков центра, как из сложного лабиринта, он бы не выбрался до утра. Но Лена чувствовала себя в них, словно рыба в воде.

Через темные, тоннелями проложенные под домами, арки они попадали во внутренние дворики, входили в подъезды, а выходили с черного хода в другие внутренние дворики, а из них опять через арки попадали на улицу, к которой в обход шли бы полчаса. И опять арки, дворики, подъезды...

- Ты мне про свою новую работу так и не рассказала, - вспомнил он.

- Примета такая, - манерно качнув головой, попыталась она уклониться от ответа.

- И какая же?

- Ну, не хвастаться до того, как получится.

- Это не примета, - махнул он рукой.

Уж на что на флоте на любую ерунду существовала примета, но не такая же! Там не брились перед стрельбой в полигоне, не пускали женщин на борт, "обмывали" награды, в том числе и медальки за выслугу лет, только в железных кружках, и только в "шиле", трижды стучали по деревянному, чтобы сказанное сбылось, но утаивание в число примет не входило.

- Так все же?

- Я и сама толком не знаю. Мне Эдик раз пять звонил. Уговаривал все.

- Эдик - это...

- ...одноклассник.

- Да, вспомнил, - Ленина мама говорила об этом.

Надо же: беседовал с ней о Лене, а запомнил такую ерунду. И вдруг кольнуло: а не из-за этого ли Эдуарда уехала она в Йемен, не он ли - ее старая неразделенная любовь?

- Хороший парень?

Она остановилась. Не поворачивая к нему лица, попросила:

- Юра, не нужно об этом.

- Да чего ты! Я же не о нем, а о работе. Не подведет?

- Нет, - твердо сказала она. - Вот в этом не подведет. Он - человек дела.

- "Новый русский"?

Нет, он уже заочно, не видя в лицо этого Эдуарда, его не любил. Она приняла термин не как ругательство, а, скорее, как похвалу.

- Еще нет, но он стремится им стать. И, наверно, станет. Он целеустремленный.

- Работа такая же, медицинская?