Мишка радостно шлепнулся на стул, суетливо стал накладывать в тарелку Майгатова всего понемногу.
А в зале все пел и пел Меркьюри о том, что мы зачем-то приходим в этот мир и потом уходим из него, оставляя пустые места и так и не дав понять другим, зачем же мы жили и зачем же теперь предстоит жить им...
Глава четвертая
1
У него никогда не было записной книжки. Да и зачем ее иметь человеку, который все запоминает? Услышал один раз номер телефона - и уже из головы не вытравишь. Хоть потом еще сотню запоминай, он все равно останется на своем месте, на своей "страничке".
Он и в институте никогда никаких лекций не писал. Но уж если на экзамене по истории схлестывался по датам с преподавателем, то для остальных это было зрелище похлеще корриды. А когда однажды на зачете по безопасности полетов старый, въедливый начкафедры, который никогда ни у кого с первого раза зачет не принимал, решил завалить его на нумерации директив и инструкций по этой самой безопасности, он не ошибся ни разу. И потрясенный начкафедры в тот же день написал заявление об уходе с работы. Наверное, он посчитал, что стал слишком мягкотел, раз вынужден был расписаться в зачетке этого невысокого, невзрачного парня с первого раза.
- Ну что, Перестройка, ждать будем? - не только о том несчастном начкафедры, но и о любимом варане вспомнил он.
Склонился над загончиком в углу зала и одними губами, так, как раньше ямщики понукали лошадей, позвал серую дровиняку. Она дернулась, откатила пленку с зеленого глаза, на которой в узкой змеиной щели зрачка жила ярость, и тут же превратилась в небольшого варана.
Вскочив на кривые, разлапистые ноги, бывший индонезийский подданный броском пересек загон из угла в угол и, на всякий случай, долбанул головой о фанерный барьер. Он загудел, но атаку выдержал.
- Умница, Перестроечка, умница! - похвалил варана за агрессивность.
Он вообще любил людей деятельных, резких. И себя относил к ним же, хотя внешне казался флегматичен и сонлив. Но он-то сам знал, что внутри у него живет другой человек.
- Ну-ка, - подвесил он на суровой нитке толстый кусок жареной колбасы.
Варан прыгнул, поймал бурый диск, покромсал его лезвиями зубов и уже начал заглатывать, как вдруг ощутил, что кусок убегает изо рта.
- А-а! Не успел, не успел! - дико обрадовался человек, вытащивший на нитке почти весь кусок из глотки варана и опять подвесивший его над серой, тупой башкой.
Вторым прыжком варан вернул колбасу в пасть.
Человек дернул, но перерезанная зубами нитка безвольно провисла в воздухе.
- Молодец, Перестроечка! Умница!
- Что вы можете обещать своим избирателям? - писклявым голосом спросил телевизор.
- Стабильность и процветание, - хрипло ответил тот же телевизор.
Человек обернулся. Слишком резким был контраст между голосами, чтобы не обратить на него внимания.
В центре экрана торчала груша микрофона. Слева от нее сидела худенькая и, судя по нервным движениям, сверхпереполитизированная дама. Справа мужчина солидного, директорского вида. Его властно сомкнутый безгубый рот, хищные глаза, морщинистый лоб с легким шрамиком над переносицей вызывали уважение, страх и желание немедленно подчиниться любому его приказанию.
"Далеко пойдет", - оценил его человек и, присев на уголок дивана, начал лениво поедать две другие бурые медали вареной колбасы, вокруг которых дыбились бело-желтые торосы яичницы.
"Степных Михаил Борисович", - разрезали грудь мужчины белые титры. Хотел того "инженер" или нет, но увиденное тут же вошло в мозг, щелкнул невидимый тумблер, дали искру контакты и из глубин памяти выскользнуло досье: бывший зам министра рыбного хозяйства, проходил по одному судебному делу, но проходил в чине маленьком, а вот кем - свидетелем или обвиняемым в числе прочих - "инженер" просто не знал. Возможно, этот мрачный Михаил Борисович и после минрыбхоза где-то служил, а уже потом ступил на тяжкую стезю предпринимательства, но холодная память "инженера" таких данных не хранила. Да и зачем они ему, если видит он этого Степных М.Б. второй раз. Сначала - на газетной фотографии, сейчас - на экране. И третьего раза, скорее всего, не будет никогда, если мужик не прорвется в Думу.
- Мы покончим со сползанием страны в нищету. Мы вернем Россию в лоно цивилизованных стран. Сейчас она влачит жалкое существование одной из стран третьего мира. Когда мы придем в Думу, для России наступят новые времена. Мы соединим законодательную мудрость с нашими капиталами и тогда...
Человек перестал его слушать. Во-первых, этот дурацкий текст, хотел он того или нет, запоминался и мог навсегда остаться в голове. А, во-вторых, требовалось подвести кое-какие итоги.