Бой без выстрелов

— То-то и дело, что наши. Сегодня диетсестра Фесенко выступала в церкви: после службы рассказала молельщикам о положении раненых, просила помощи продовольствием. Священник поддержал ее просьбу и от себя сказал, что забота о сирых и убогих угодна господу… Слез было много, а сколько будет продовольствия? На базаре буханка хлеба к ста рублям подбирается. Ни одной путной пекарни, кроме нашей, нет.

— Разрешите, Петр Федорович, со стариками потолковать.

— Толкуйте, ищите выход.

Едва успел уйти Фадеев, как в больницу нагрянули немцы во главе с Венцелем. Вслед подвезли на грузовой машине группу советских граждан разных национальностей — грузин, армян, чеченцев, ингушей, балкарцев.

— Господин Ковшов, мы проверим всех раненых и больных.

— Прикажу принести халаты.

— Обойдемся без них. Вы останьтесь в кабинете.

— Проверка без врача? Господин Венцель, я не могу…

— Господин Ковшов, вы останетесь в кабинете и не выйдете до конца проверки. Нас проводят лечащие врачи. Пусть все будут на своих местах.

— Разрешите дать указания?

После разрешающего кивка Ковшов послал секретаря предупредить, чтобы все врачи были в своих отделениях, а раненые — на своих койках.

Венцель и его свита вышли. Немецкий автоматчик остался у открытых дверей.

«Вот он, донос… — лихорадочно думал Ковшов. — Кто: Симонова или «слуга великой Германии»? А может быть, не один «слуга»? Четырнадцать или больше в гестаповском списке? Хуже всего сидеть здесь. Бой — там, в палатах, здесь — тыл… Может быть, уже ведут к выходу первых…»

Посмотрел в окно. На дворе пусто и зловеще тихо. Немецкие машины стоят на улице.

— Мне к господину главному врачу! — услышал Ковшов громкий голос у входа.

Автоматчик утвердительно махнул рукой. Вошел солдат из команды выздоравливающих, одетый в гражданскую одежду. Ковшов поспешно накрыл газетой бумагу, которую только что достал из кармана.

— Господин главный врач, топливо подвезено. Только у брички поломалось колесо.

Ковшов встречал этого человека, но не помнил его фамилии. Он с недоумением слушал доклад о каком-то топливе, о колесе: знал, что солдат этот не работал на лошадях.

Посетитель, понизив голос, сказал:

— Евреев искать приехали… Людей разной национальности привезли.

— Ничего, брат, сейчас не сделаешь… Колесо сломалось, не уедешь… Потом отремонтируем… — громко заговорил Ковшов — на тот случай, если автоматчик понимает по-русски.

— Господин главный врач, я доложил о колесе кому надо, — продолжал солдат, — обещали принять срочные меры. Разрешите идти?

Хотелось обнять этого сообразительного солдата и горячо поблагодарить, но Ковшов ограничился сухим:

— Идите.

Стало быть, не тот донос. Это уже легче. Евреев среди раненых мало, они хорошо замаскированы новыми фамилиями и национальностями, только бы не растерялись, не сорвались…

* * *

В палатах шла проверка. Офицер указывал пальцем на раненого, спрашивал национальность. Если раненый ответил «кабардинец», ему сразу же задавался вопрос на кабардинском языке. Ответ — по-кабардински. Привезенный гитлеровцами знаток языка подтверждал: кабардинец. Спрашивали второго, третьего, десятого… И так в каждой палате. Пока проверялись первые палаты, патриоты успели многих военнослужащих еврейской национальности вывести то в санпропускник, то в туалет, заправив койку, как свободную. Потом их доставили в уже проверенные палаты. Короткое, но своевременное предупреждение было кстати.

У некоторых евреев в графе «национальность» указано: караим. Офицер получил несколько таких ответов.

— Что такое караим? — обратился он к Лидии Тарасовой.

— Так называется небольшая горская народность Кавказа.

— Не слыхал.

— Здесь на Кавказе, господин офицер, много народностей. Я в свое время долго жила в Дагестане, а перечислить три десятка национальностей, которые там живут, не смогу, никогда не могла запомнить.

Среди знатоков кавказских языков не оказалось караимов. Офицер, подозрительно посмотрев на очередного караима, прошел дальше.

Гестаповцы придирчиво оглядывали всех, искали малейшей приметы командира, но всюду видели стриженые головы, солдатские рубахи. Задавали вопросы, но получали одинаковые ответы: рядовой, беспартийный…

Ковшов сидел и мучился. Правда, после того как побывал солдат из выздоравливающих, к нему заходили сестры или санитарки с какой-нибудь пустяковой бумажкой на подпись и с краткими — шепотом — сообщениями: «Первое отделение прошли. Благополучно…» «Второе осмотрено. Нормально…»

Несколько часов шла проверка. Надоела она и самим гестаповцам. Вошедший в кабинет Венцель не скрывал усталости и раздражения.

Когда он вошел, Ковшов встал.

— Может быть, господин Венцель прикажет подать чаю? На дворе жарко.

От чая гестаповец отказался, но бутылку боржому схватил с жадностью и из горлышка выпил почти всю. Поднялся, кратко распорядился:

— Поедете со мной.

Вслед за Венцелем вышел Ковшов, позади — автоматчик, как конвойный. Покосившись на автоматчика, Ковшов сказал дежурному в проходной:

— Передайте господину Самсонову, что я уехал в гестапо с господином Венцелем.