Бои у Халхин-Гола (1940)

Артиллерист лейтенант Фетисов из приданной соседу батареи Кособрюхова стрелял точно. До нас нередко доносились стоны и визг с японской стороны.

А когда японцы, вырвавшись из лощины, попытались продвинуться вперед, их встретил дружный огонь наших станковых пулеметов. Видно было, как недобитые японские солдаты бежали назад.

На этом закончилась утренняя атака. Стало заметно, что задуманное японцами наступление проваливается с самого начала.

В 12 часов повели беспорядочную стрельбу все японские огневые средства. Это напоминало взбесившегося зверя, который уже не соображает, откуда ему наносят удары, а с (пеной на губах вгрызается во что попало и, причинив себе боль, еще больше свирепеет.

Наши артиллеристы, хладнокровные критики, тщетно пытались определить «стиль» японской стрельбы.

— Ого! Начали стрелять по площадям.

— Что ты? Для этого у них не хватит ни сил, ни снарядов. Они бьют по рубежам.

— А по-моему, бьют как (лопало, лишь бы стрелять.

— А вот мы будем стрелять не по рубежам и не по площадям, а по японским батареям, — рассудительно резюмировал командир.

Наша артиллерия открыла ураганный огонь. Задрожал воздух от непрерывных выстрелов и разрывов. В промежутках был слышен ружейный и пулеметный огонь. Он казался слабым-слабым по сравнению с сокрушительным гулом артиллерий!

Мы сидели в окопах и ожидали нового приступа. Вот в воздухе появились два японских разведчика. Они быстро прошмыгнули вдоль переднего края нашей обороны, а через 10–15 минут показались японские бомбовозы.

— Крокодилы летят! — прокричал кто-то.

Встреченные огнем зенитной артиллерии, эти «крокодилы» поспешно развернулись, сбросили бомбы в стороне от нас и скрылись.

В воздухе стоял едкий дым от взрывов. Он светлосерыми тучами слоился над землей и был похож на утренний туман. Солнце палило беспощадно. Хотелось пить, но вода осталась только для пулеметов.

Я сидел в окопе рядом с командиром пулеметной роты лейтенантом Беляковым. Он вздохнул и произнес с оттенком горькой усмешки:

— Хорошо живется станковым пулеметам! Они у меня всегда вычищены, до отказа залиты водой. А сам я хочу пить, и воды для меня нет.

Минометы ведут огонь по противнику. На снимке: наводчик С. Кутковский и второй номер И. Щербаков

Лицо Белякова, обветренное, обросшее черной бородкой, заметно осунулось, но ласковые глаза его смеются по-прежнему. Он невысок ростом, худощав, всегда удивительно спокоен. Это один из лучших командиров, любимец бойцов. Я часто завидовал ему, учился у него, как надо вести себя во время боя.

Наш разговор прерывает японская батарея. Несколько снарядов упало неподалеку от нас. Порвана телефонная связь с соседней ротой и с командным пунктом. Чтобы устранить разрыв линии, надо перебежать лощину, которая бешено обстреливается пулеметным огнем. Первый связист не пробежал и тридцати метров, как был тяжело ранен. Санитары, рискуя жизнью, кинулись спасать товарища, доставили его в окоп, перевязали. Но ведь связь-то все-таки нужно восстановить.

— Товарищ Галкин, исправьте линию, — приказал командир взвода связи.

Взяв изоляционную ленту и провод, Галкин окинул всех взглядом, словно прощаясь на всякий случай, и выскочил из окопа. Все знали Галкина как лучшего, храбрейшего связиста, но задача была исключительно трудна, и бойцы боялись потерять товарища.

— Галкин, ты больше ползком! — кричали ему вдогонку.

— Нет, ты лучше обойди вон за теми кустами, — прокричали некоторые бойцы свои советы.

Галкин, пригнувшись, стремительно побежал в лощину. Тотчас же усиленно заработали японские пулеметы, и снова в лощине разорвалось несколько снарядов.

— Упал, — сказал один из бойцов с тоской и тревогой.

— Он залег, — успокаивающе, но неуверенно произнес другой.

Томительно тянулись минуты. Всех мучила тревожная мысль: убит, ранен или залег? Видели, что Галкин неподвижно лежит в траве, а вокруг взрывают землю японские пули. Но вот пыль осела. Японцы перенесли, огонь.

— Побежал! Побежал! — закричали бойцы и, возбужденные, стали выпрыгивать из окопов.

— Куда вы? По окопам! — остановил их командир.

Галкин пробежал метров двадцать и опять залег под японскими пулями, заставляя всех волноваться за его судьбу.

Так повторялось несколько раз, но связь все же была восстановлена. Вот Галкин возвращается. Он перепрыгнул последний бугорок. Вслед за ним люто рванули песок пулеметные очереди, но боец уже вне опасности. Он устал. Старается отдышаться, широко открыв рот. Потом улыбается, стирает рукавом пот и пыль с лица, встряхивает головой и говорит своим обычным голосом:

— Жарко.

Командир отделения подал Галкину флягу с водой, оставленную про запас. Он сам мучительно хотел пить, но воду приберег. Галкин вопросительно посмотрел на командира, и тот небрежно сказал:

— Пей, пей! Это у меня была лишняя фляжка!..

Бой продолжается. Наша артиллерия по-прежнему ведет меткий огонь. Отдельные группы японской пехоты залегли в песках и, несмотря на отчаянные крики офицеров, дальше не двигаются. Вырвавшиеся вперед кучки японцев расстреливает наш пулеметный огонь.