Сколько еще отстучит ее сердце? Сколько отважится отстучать?
– Привет, мам.
Ольви садится рядом, и она, блуждая взглядом во мраке, нащупывает его запястье.
– Зрение так упало…
– И все же ты до сих пор рисуешь море, – печально вздыхает Ольви, рассматривая зеркала.
– Я делаю это ради тебя.
– Пожалуйста, мама… – Он подносит кулак к губам. Лицо меняется. В каждом изгибе, в каждой морщинке поселяется боль.
– А я привел гостью.
– Как ее зовут? – Марфа щурится, пытаясь разглядеть меня в полумраке.
– Шейра.
– Тебе нравятся мои картины, Шейра? – На ее губах теплится улыбка.
Сквозь неровные полосы краски проступает мое отражение.
– Да. Ваше море прекрасно.
Тело женщины сковывают судороги.
– Тихо, тихо, тихо, – гладит ее по шелковистым седым волосам Ольви. – Успокойся, мама.
– С… сынок. – Марфа больше не улыбается –
– Мам, у тебя жар.
– Это не ты, сын! Не ты!
– Мам…
– Не ты, не ты, не ты! Это не ты, сынок! – Она судорожно глотает воздух. – Не смотри в зеркала… Смотри на море. Отблагодари дядю Ларса…
– Мама! – вскрикивает Ольви, но тут же закусывает губу. – Ты не в себе. Я сделаю укол успокоительного.
– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь!
Я изучаю хаотические мазки на зеркале. Марфа не сумасшедшая. Я помню человека, прочитавшего меня.
– А кто такой этот Ларс?
– Шейра! – Ольви набирает в шприц лекарство.
– Он самый добрый ученый на свете. Спас моего сыночка от зеркал… Отблагодарите его.
– У тебя жар.
– Как его найти? – допытываюсь я. – Где он живет?
– Это невыносимо! – Ольви вкалывает матери лекарство. – Отдохни.
– Но мне некогда отдыхать! Ты должен… – Глаза мутнеют. Тело расслабляется.
Ольви кидает шприц на стол.
– А теперь объясни мне, Шейра, какого черта?
– Она не сумасшедшая, – выдыхаю я.
– Серьезно? Тебе принести заключение Утешителей?
– В таком случае у меня тоже поехала крыша. Я слышала о Ларсе. Этот человек существует.
Я рассказываю Ольви все, что знаю о странном ученом.
– Возможно, у твоей мамы проблемы с психикой, но это не связано с Ларсом.
Он не успевает ответить – в комнату врывается Матвей.
– Разреши мне… попробовать. Я разбираюсь в индикаторах. – Он вертит в руках серую коробку.
– Откуда? – Я сжимаю кулаки и подхожу к нему. – Откуда, а, Матвей?
Я открыла ему свою тайну, а он ничего не дал взамен. Меня охватывает желание сорвать с него маску, посмотреть в глаза того, кто так любит безликость. Нет, у него не планемия. Он прячет нечто большее, чем болезнь.
– Где твое слабое место? – тихо, но четко произношу я. – Почему ты с нами? Как тебе доверять? Ты так усердно прячешься, что я начинаю сомневаться. А вдруг ты предатель?
– Сейчас не лучшее время для допросов, Шейра.
Нет, я не отпущу тебя, любитель чипсов. Бойся. Чем сильнее твой страх, тем увереннее я себя чувствую.
– А когда оно будет лучшим?
– Никогда, – отрезает он. – Я хочу помочь. Хотя бы попытаться.
– Хорошо, – внезапно соглашается Ольви. – Ты прооперируешь ее?
– Да.
– Мы подождем на улице.
– Чего ты боишься, Матвей? – Я не двигаюсь с места.
Он наклоняется ко мне и обжигает мое ухо дыханием.
– О страхах я предпочитаю молчать.
– Что же… Удачи, – цежу я и выбегаю в коридор.
Альба спит, дверь во двор распахнута. Ольви сидит на крыльце.
– Можно? – Я опускаюсь рядом.
– Вряд ли тебя смутит мое «нет».
– Здесь ты прав, – грустно усмехаюсь я.
Ветер гладит поле бесконечными сквозняками и где-то у горизонта встречается с суетой города. Из-за дорог в небе не видно Большую Медведицу.
– Мне жаль.
– Я знал, что ей осталось недолго. – Ольви запрокидывает голову. – Но надеялся, что успею добраться до серверов.
– У Марфы планемия?
– Да. Редкий случай. Мне не было и года – так сказала сиделка, которую нанял отец. А сам он смылся, когда прочитал заключение Утешителей. Мама… закрашивала зеркала. И вечно повторяла, что любит море. Карма то падала, то резко подскакивала. – Ольви втягивает воздух.
Я опускаю голову, но он берет меня за подбородок.
– У нас нет войн, а люди продолжают гибнуть. Так какая разница из-за чего? – Ольви закатывает рукав моей толстовки и с отвращением смотрит на индикатор. – Она сошла с ума из-за этой штуки.
– Мы должны наведаться к Ларсу.
– А как же третий блок?
– Подождет.
По крайней мере, у нас в запасе две недели.
Я достаю из кармана планшет – полчетвертого утра. В левом углу высвечивается шестнадцать пропущенных. На протяжении этих трех дней родители звонили мне, а я никак не решалась ответить. Я слишком слаба, чтобы говорить правду.