Бойня

Ухмылка Веруки стала еще выразительней. Женщина давно заметила, чем шире и искренней она улыбается, тем больше ее боятся. Было ли в этом виновато лицо, покрытое шрамами и застарелыми следами ожогов лицо, или все дело было во взгляде, Шип не знала. Да и не особо задумывалась. От рынка осталась хорошо, если половина. Да и ассортимент изменился. На смену бензиновых и дизельных генераторов, колючей проволоки, семян растений и прочих атрибутов мирной жизни пришли оружие, консервы и медикаменты. Нет, конечно, «большая тройка» на базаре присутствовала всегда, но заметно это стало почему-то именно сейчас.

— Бога? — Невесело рассмеялась Шип и, сплюнув под ноги, придавила торговца тяжелым взглядом. — Так Его, как раз, за тридцатку-то и продали, если я правильно помню. — Неожиданно наклонившись к старику, женщина прищурилась. — А не ты ли это сделал, старче, а?

— Что? — Испуганно отшатнулся, окончательно отпуская свой товар продавец.

— Ну, Распятого за горсть серебра подставил. — Расхохоталась Верука и, свернув плед с довольным видом закинула его на плечо. — Возрастом-то, подходишь… — Шип хмыкнула.

Этот старик просто идиот. Похоже, принял ее за одну из Стаи. Да и черт с ним. Как и с его одеялом. Несколько старых протертых отчаянно пахнущих пылью и плесенью слоев ткани нужны были ей не больше, чем снайперская винтовка слепому, но рынок был отличной возможностью обрубить возможные хвосты. Да и послушать, что творится в городе, не помешает. За последние полдня Бойня разительно изменилась, и женщине это совершенно не нравилось. На улице стало намного больше людей с пушками. Конечно, ходить с оружием по улицам было не запрещено, хочешь хоть противотанковую пушку на горбу таскай, но обычно большинство местных, даже шерифы предпочитали ограничиваться пистолетами, револьверами или, в крайнем случае, обрезами, а сейчас и минуты не проходило, чтобы взгляд Веруки не натыкался на группы с ног до головы запакованных в броню тяжеловооруженных людей. Это был плохой признак. Особенно женщину нервировали то и дело мелькавшие на перекрестках пятерки крепких мужчин и женщин в одинаковой черной форме из баллистической ткани с вышитой на руках «омегой». Наемники легендарного Аладдина имели достаточно зловещую репутацию. И… ее могли узнать.

— Да ты… да, ты что… — Залепетал торговец и, запустив сухую ладошку за пазуху, продемонстрировал наемнице массивный серебряный крест. — Вот, гляди, нехристь. Это мне от отца еще осталось. Он Черные года пережил, а ты такое… Да, если бы… Да, тебя бы на кол уже посадили…

— В Доброй книге, вроде, написано, что, когда по морде бьют, надо вторую щеку подставлять, а они — сразу на кол. Десятка, пердун старый, больше не дам. — Лениво протянула Верука и, покопавшись в висящем на поясе кошельке, бросила на прилавок несколько серебряных чешуек.

— Да, ты за кого меня держишь? Я тебе, что, лох? Да этот плед… — Начал было возмущенную отповедь продавец, но неожиданно остановившись посредине фразы, обреченно махнул рукой. — Чирик, так чирик. Только ты, это… — Бросив короткий взгляд по сторонам, старик вздохнул. — Если твои дружки нас, все-таки, к ногтю… — Заговорщически зашептал он. — Слово за меня замолвишь? Я, это… не молодой, конечно, но тоже много чего умею. Кроить, шить, плотничать, — старик задумался, — воду таскать могу, двор мести, на полях работать, еду готовить, двигатель у машины починить, если по мелочи. Ты не смотри, я крепкий.

— А человечину тоже кушать умеешь? — С любопытством склонив голову набок, Шип проводила пристальным взглядом прошедшую мимо группку подозрительного вида татуированных мужиков, и вопросительно уставилась на торговца.

— Человечину… — Огромный выпирающий из тощей морщинистой шеи кадык старика судорожно дернулся. — Буду… — Отвел глаза продавец. — Надо будет — кишки сырые с дерьмом пополам буду жрать. Только, чтоб не мучили…

— Ну, тогда скажу за тебя слово. Только ты, это, старче, зубы подточи. А то, если будешь плохо мясо своими пеньками рвать, меня слушать не станут, сразу в котел определят. А наточишь, сподручней будет. Вот так-то. — Снова продемонстрировав торговцу желтые, кривоватые зубы, Шип хихикнула. — А теперь тащи остальные.

— Остальные? — Нахмурился старик.

— Глаза разуй. Здесь. Полтиник. — Постучала ногтем по серебру женщина. — Значит, с тебя еще четыре одеяла… И еще, это… Тряпки разные, там, обрывки и тому подобное есть? Только, чтоб чистые.

— Есть, по серебряку за… — в очередной раз встретившись взглядом с женщиной, старик моргнул и бессильно ссутулил плечи. — Ладно, считай, в подарок отдам. Мешок сесть? Одеяла там сложить и остальное…

— Нет. Свой давай, — довольно оскалилась Верука. — Не в руках же мне эти тряпки тащить.

Ловко перехватив протянутый стариком старый джутовый мешок, Шип затолкала в него пледы, перекинула ношу через плечо и, отвернувшись от прилавка, слегка поморщилась от прострелившей брюшину боли.

— Эй! — Ударил ей в спину голос старика. — Меня Тверк зовут! Тверк Медянка! Запомни!!