Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

«В этом нет никакой рисовки и позы, — утверждал Макаров. — Подделать можно многое, но не интонацию, а интонация стиха искренна и безыскусна». Александр Николаевич был убежден, что интонация в поэзии не менее важна, чем колорит в живописи. Убедительно сопоставление критиком двух смеляковских поэм «Лампа шахтера» и «Строгая любовь», где есть «память былого, поднятая до вершин поэтической страсти».

Вот у меня в руках первый послевоенный (1956) номер журнала «Молодая гвардия», редактором которого стал Александр Макаров. Напечатаны здесь и главки из «Строгой любви».

Нас набатный ночной сигналНе будил на барачной койке,Не бежали мы на авралНа какой–нибудь громкой стройке…Но тогда уже до концаМы, подростки и малолетки,Без остатка свои сердцаПервой отдали пятилетке.

Многих читателей журнала взволновала главка «Маяковский», где особенно ощутима эта самая скульптурность смеляковской поэзии.

По–весеннему широкаРовно плещет волна народаЗа бортом его пиджака,Словно за бортом парохода…Счастлив я, что его засталИ, стихи зачитав до корки,На его вечерах стоял,Шею вытянув, на галерке.

Образ Маяковского на наших глазах вырастает в волнующий символ, в поэтический идеал.

…Как ты нужен стране сейчас,клубу, площади и газетам —революции чистый бас,голос истинного поэта!

Первый номер журнала «Молодая гвардия» — явление примечательное. Тут же рядом с фрагментами «Строгой любви» одна из ранних поэм Василия Федорова «Белая роща». В ней сразу ощущаешь приметы того времени, когда парни и девчата пели: «Здравствуй, страна целинная!» Палатка на далекой Кулунде. Раздумья главного героя Егора, мечтавшего через два–три года вернуться домой, «уехать из глуши». Но случилось так, что приехавшая к нему погостить и посоветоваться мать навеки осталась лежать в кулундинской белой рощице.

И сердце сильней застучало.Могила–Простой бугорок…В нем отчего края начало,В нем будущей жизни залог.

Даже сквозь отдельные несколько наивные строки ранней федоровской поэмы проглядывает большое чувство и большая мысль. Не может быть чужой земля, на которой ты живешь, работаешь и в которой покоится прах твоей матери. Здесь, в кулундинской белой рощице, пришла к Егору настоящая любовь.

Притихла,В глаза загляделась,А вечер прохладен и тих…Над ними звезда загореласьБольшая, одна на двоих.

А через два года в издательстве «Молодая гвардия» Дмитрий Ковалев показывал мне оформление будущей книги поэм Василия Федорова, которая так и называлась «Белая роща». В нее вошли такие ныне известные поэмы, как «Проданная Венера», «Далекая», «Золотая жила», «Дуся Ковальчук», «Марьевская летопись» и другие. Автор подарил мне свою книгу с дружеской надписью: «Володе Федорову, близкому мне не только по фамилии».

Мне довелось бывать в родных кемеровских местах Василия, где он работал колхозником и заводским мастером и где знают и любят семью Федоровых, давшую восьмерых коммунистов, в том числе и автора патриотической поэмы «Седьмое небо».

Я вспомнил,Что летал когда–то,

Что у меня была звезда.Кто хоть однаждыБыл крылатым,Приписан к небу навсегда.

В своей поэме Василию Федорову удалось ярко, образно рассказать о трудном пути нашего крылатого народа. Своеобразным ключом к «Седьмому небу» и всему лучшему, что создал поэт, является его лирическая миниатюра:

Средь тех,Кому мечтается,В толпе при свете резком,Все чаще мне встречаютсяГлаза со звездным блеском.

Надо было обладать зоркостью и чутьем Александра Макарова, чтобы заметить этот «звездный блеск» в ранней поэме мечтателя–сибиряка, тогда, пожалуй, известного лишь литинститутцам да молодым любителям поэзии, с интересом читавшим первую в Москве федоровскую книгу «Лесные родники». Александр Николаевич не только заметил, но и поставил «Белую рощу» рядом со смеляковской «Строгой любовью».