«Мы ведь с тобой друзья, правда? – подумала я с искренним (почти) чувством. – У тебя были чудесные щенки… я – тоже женщина, хотя у меня щенков… то есть детей пока не было, но когда-нибудь они непременно будут. Расскажи мне, что ты чувствовала, когда кормила и вылизывала своих малышей?»
Собака утробно заурчала, подошла ко мне, потерлась…
Обычные собаки трутся о ноги хозяина, но эта была такая огромная, что потерлась о мой бок выше талии. При этом она чуть не свалила меня с ног.
Я покосилась на Кожемякину.
Наталья смотрела на меня с искренним изумлением.
– Как это ты? – прошептала она одними губами.
– Это трудно объяснить, – ответила я примерно так же, – пока она в хорошем настроении, выходи из комнаты!
Кожемякина тихонько двинулась к двери.
Собака покосилась на нее и недовольно зарычала, но я потрепала ее за ушами, приговаривая – хорошая девочка, хорошая, просто красавица, – и она успокоилась.
Кожемякина выскользнула из комнаты.
Я немного выждала и двинулась следом…
Но тут собака недовольно заворчала.
Я все еще сохраняла с ней подобие мысленного контакта, поэтому прочитала ее незамысловатые мысли (или просто догадалась, ибо это было нетрудно):
Как же быть?
Собака меня не выпускает, а скоро может вернуться Ламия… она увидит, что Кожемякина сбежала, и мне достанется за двоих…
Тут у меня мелькнула новая идея.
Если у моей четвероногой подруги приказ не спускать с меня глаз – почему бы нам не уйти отсюда вместе?
Я постаралась внушить эту идею собаке.
Причем внушить ее так, чтобы она подумала, что сама пришла к этой мысли…
И я снова почувствовала себя собакой. И в голове у меня побежали простые собачьи мысли.
Я двинулась к выходу из комнаты – медленно, не делая резких движений. Собака негромко заурчала, но не проявила агрессии и пошла рядом со мной, изредка прижимаясь ко мне боком. Я ласково потрепала ее по загривку.
Надо бы ее как-то назвать, но настоящее ее имя – Страх – не очень способствует дружескому общению.
Я подумала, какое может быть от него подходящее уменьшительное имя…
Страша?
– Страша… как тебе такое? – спросила я собаку. – Можно я буду тебя так называть?
Она не возражала – кажется, такое имя ей понравилось.
Мы вышли в коридор.
Там нас дожидалась Кожемякина. Вид у нее был растерянный и смущенный.
– Не знаю, куда идти… я плохо ориентируюсь, некоторые называют это топографическим кретинизмом, – призналась она, увидев меня, и попятилась – увидела рядом со мной огромную псину.
– Ой… она за тобой увязалась…
Собаке ее реакция не понравилась, она недовольно зарычала, обнажив клыки.
– Не показывай страх! – проговорила я негромко. – Собаки и вообще все звери его чувствуют. И вообще, повежливее, пожалуйста, это не просто собака, она моя подруга.
При слове «Страх» собака насторожилась – ведь это, как-никак, ее официальное имя…
– Кстати, можете познакомиться – ее зовут Страша! – представила я Кожемякиной собаку.
– Но она… она так и пойдет с нами? – спросила Наталья Сергеевна опасливо.
– Не волнуйся, мы с ней друзья.
– Вы – да, но я…
– Все хорошо!
Я пошла по коридору в ту сторону, где, по моим соображениям, был выход. Собака шла рядом со мной, время от времени преданно заглядывая мне в глаза.
Все это меня пока устраивало, за исключением одного: у меня не было сумки, а значит – не было и заветного бокала. А мне его очень не хотелось потерять…
По дороге я заметила полуоткрытую дверь.
Я заглянула в эту дверь…
И тут же попятилась: в нескольких шагах от двери лежал на полу второй огромный пес – пес с красноречивой кличкой Ужас…
Конечно, он – приятель моей четвероногой подруги, но, к сожалению, не мой. С ним у меня отношения не заладились, и, заметив, меня в дверях, он приподнялся и грозно зарычал.
Правда, не напал, и не стал меня преследовать – видимо, у него был приказ охранять эту комнату и все, что в ней находится, и не покидать это место ни в каком случае…
А я как раз заметила на столе свою сумку…
Ужас не пустит меня внутрь и уж тем более не выпустит обратно с сумкой…
Что же делать?
Тут у меня мелькнула плодотворная идея.