Боль мне к лицу

— Выезжаю, — коротко отвечает собеседнику по мобильному и следом зовет, почти крича, будто нас разделяет расстояние не меньше десятка метров, — Анька!

На самом деле, между нами гораздо больше, но я прекрасно его слышу.

Молча выхожу, теребя пальцы, не давая себе уйти в счет имен, боясь добавить в очередь после мамы еще одно мужское.

— Одетая? Поехали тогда, времени нет, — он бросает у входа продуктовую сумку из супермаркета на соседней улице, и убегает прочь, не давая объяснений, походя набирая следующий телефонный номер и отдавая уже другим людям приказы.

Я покорно натягиваю кроссовки, пытаясь зашнуроваться как можно быстрее, но ночное путешествие делает меня медлительнее обычного. Когда, закрыв входную дверь на все запоры, я спускаюсь вниз, Доронин уже гудит сигналом, поторапливая меня и заставляя окружающих смотреть на него недовольным взором. Ему все равно.

Я еще не успеваю щелкнуть ремнем безопасности, как позади остается двор, улица. Вереница сигналящих вслед машин превращается в беспрерывное пищание, и из-за отсутствия сна, я чувствую, будто взираю на происходящее со стороны.

По отдельным фразам, сказанным Ваней во время нескольких звонков, я понимаю — снова убийство, очередное тело. Озабоченность, с которой полицейский относится к делу, говорит не только о том, что это может быть наш убийца, — скорее всего, жертва известна.

Когда он, наконец, смолкает, петляя меж старых улочек, почти параллельных центру города, скрывающих за собой трущобы и развалины домов, я спрашиваю:

— Убитого опознали?

— К несчастью, — да.

— Почему — к несчастью?

— Потому что это прокурор области.

Известие не вызывает у меня никаких новых чувств: одинаково жалко и молодых, безымянных девушек, и известных прокуроров.

«Эту машину убийства нужно остановить», — думаю я.

— Было какое-то новое послание?

Ваня молча мотает головой, делая большой глоток из бутылки с минеральной водой.

Перед нами появляется площадка, за забором которой — старый, заброшенный храм из красного кирпича. В детстве бабушка рассказывала, как местный батюшка изгоняет дьявола из одержимых, устраивая ежепятничные обряды экзорцизма. Поскольку с традиционным пониманием религиозного священнодействия его лечение подвластных нечистому расходилось, то со временем нашелся ярый фанатик, устроивший однажды поджог. Молодой игумен сгорел, реставрация церкви попала на развал советского союза, когда денег не хватало даже на самое важное. Люди пытались собрать средства своими силами, но, глядя на то, что сейчас прячется за поросшей диким виноградом калиткой, я понимаю, — с задачей никто не справился.

Небольшая площадка заставлена машинами; мы проходим мимо, следуя за парнем в форме. Стойкое ощущение дежавю и ужас от прошлых сцен заставляет меня притормозить, пропуская вперед Ваню.

Я с опозданием захожу внутрь, поднимая голову к куполу. Пожар и годы не щадят здание изнутри; полуразрушенная крыша скрывает суровый божественный облик, угадываемый по раскинутым в добром жесте рукам, — от лица же не остается ничего. Я отвлекаю себя мыслями о непокрытой платком голове, о том, что атеисту здесь не место; но по правде — не место здесь не только мне.

Оперативно-следственная бригада, уже знакомые лица, чьи черты я не смогу вспомнить по памяти, но увидев снова, сразу узнаю. Кто-то кивает и мне, здороваясь, будто я являюсь частью происходящего здесь.

— Иван Владимирович, там телевидение приехало, — виновато зовет тот же молодой парень Доронина.

- *лять, — матерится он, — не пускайте сюда никого.

— Они просят заявление официальное, — не сдается служивый.

— Я тебе, *лять, пресс-центр, что ли? — рявкает вдруг он, сразу возвращаясь в роль начальника, и подчиненный испаряется. Я отворачиваюсь.

— Иоаннъ Богослов, — произносит женский голос за спиной, пугая неожиданным появлением. Я оглядываюсь и вижу женщину, которая рассматривает роспись на дальней стене храма. — Святой Евангелист.

— Я не сильна в религии, — пожимаю плечами и отхожу в сторону.

— Я тоже, — она протягивает мне руку, крепко пожимая и внимательно следя. — Елена, а ты, должно быть, Аня?

Я киваю, пряча после рукопожатия ладони за спину. Она мне не нравится, — я вижу исследовательский интерес в ее натуре и примерно догадываюсь, кем является собеседница.

— Вы психолог, да?

— Можно и так назвать. Заграницей мою профессию именовали бы профайлером.

— Я не видела Вас в прошлый раз.

— Обычно я консультирую по телефону и не езжу на места преступлений, — Елена улыбается, несмотря на все творящееся вокруг; доброе лицо с лучиками-морщинками — женщина будто пытается втереться мне в доверие, расположить к себе.

— Почему же сейчас приехали? — кажется, и этот ответ я знаю, но жду, когда она произнесет сама, ощущая неожиданное волнение.

— Ради тебя, Аня. Ты не откажешься поработать немного со мной?

Я делаю шаг назад, ища за ее спиной Ивана. Мне хочется сбежать от этой доброй женщины, со всем милым образом и ласковым голосом.

«Нас засунут в клетку и начнут изучать!»

«Мы не хотим быть подопытными кроликами!»