Больно только когда смеюсь

— Это любовь, любовь! — кричит моя подруга. — Ты ничего не понимаешь!

Дед аккуратно намазал повидло на кусочек хлеба и спокойно сказал:

— Дура, любовь — это годы, прожитые вместе.

Прошло сорок лет, а эта сцена перед моим мысленным взором столь прозрачна и ярка, будто произошла минуту назад: залитая солнцем терраса, накрытый к завтраку стол и морщинистые руки старого хирурга, спокойно намазывающие десертным ножиком горку повидла на ломоть хлеба.

В ту минуту я возмущенно поддерживала мою подругу всем сердцем. Сейчас иногда смотрю на ее постаревшего мужа (совсем другого мальчика), на взрослых замужних дочерей… и всем сердцем молча благодарю ее деда за те давние слова, брошенные вскользь на террасе, за завтраком…

Кстати, о возрасте: мне кажется, любовь всегда замирает в той возрастной точке, в которой мы находимся сегодня. Та же моя подруга, в то время молодая мать двоих маленьких дочерей, со смешком рассказывала мне о сцене любви двух семидесятилетних стариков, которую невольно подслушала. В отпуске, по пути из одного города в другой она заночевала у родственников, в крошечной квартире, за перегородкой. И всю ночь слышала стоны: «Девотчка моя!» — «Какое шасте!»… Я тоже похохатывала, когда она изображала мне эти два дребезжащих голоса. Было это лет тридцать назад, и сегодня, почему-то, эта сцена уже не так меня смешит, как прежде…

Точно так, как — я уверена — не будет меня смешить еще лет через двадцать диалог между неким молодым человеком и старейшей актрисой Грузии, подслушанный и пересказанный одним моим приятелем:

— Дорогая Медея, как жаль, что я не родился на десять лет раньше, а ты не родилась на десять лет позже!

— И что тогда было бы, Лашико, дорогой?

— Тогда бы я мог добиваться твоей любви!

— А что сейчас мешает тебе, Лашико, дорогой?

По поводу же так называемой идеальной любви… Для меня идеальная любовь — это сильное духовное и физиологическое потрясение, независимо от того удачно или неудачно в общепринятом смысле оно протекает и чем заканчивается. Я полагаю, что чувство любви всегда одиноко и глубоко лично. Даже если это чувство разделено. Ведь и человек в любых обстоятельствах страшно одинок. С любым чувством он вступает в схватку один на один. И никогда не побеждает. Никогда. Собственно, в этом заключен механизм бессмертия искусства.

Для меня моя первая любовь, которая продолжилась первым браком, а закончилась разводом, собственно, и была такой идеальной любовью. Для меня лично. Семь лет идеальной, кошмарной, непереносимой и разрушительной любви. Идеальной — потому, что ни на какую другую в то время я бы и не согласилась.

— СОГЛАСНЫ ВЫ С ТЕМ, ЧТО СОВРЕМЕННАЯ ЛЮБОВЬ ЗАМЕЛЬЧЕНА, ЗАЗЕМЛЕНА, ИЗНАЧАЛЬНО ЗАБИТА ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬЮ СЕКСА, КРОМЕ ТОГО…

— Стоп, я все равно не дам вам закончить. Ни за что! Никогда не соглашусь!

Человеческая душа всегда приходит в этот мир впервые, всегда впервые покидает его. Следовательно, и любит впервые, со всеми ослепительными ударами сердца, сдавленными рыданиями, ошалевшим лицом… Мне кто-то из друзей недавно прислал такую небольшую подборку писем детей… к Богу. Знаете, в качестве эксперимента учительница дала такую тему в классе, если не ошибаюсь, третьем. И вот там мне ужасно понравились два письма, скажем, Пети и Димы.

Одно такое:

«Вот говорят, Господи, что ты — Любовь. Извини меня, но любовь это — Ира».

Второе вообще поразительно по силе чувства, по богоборческой мощи во имя любви:

«Ну что?! Светку все-таки перевели в другую школу! А я семнадцать раз молился Тебе, зубы на ночь чистил, не списывал. А Тебе все нипочем. Ну, кукуй теперь там без меня!»

Картинка по теме: