Большая грудь, широкий зад

Сидя за завтраком и глядя на чашку жидкой рисовой каши, Цзиньтун ощутил непреодолимое отвращение и с ужасом понял, что вернулось прежнее влечение к грудям и неприятие пищи. Взяв в руки чашку и напрягая остатки сознания в затуманенном мозгу, он попытался заставить себя есть. Но стоило опустить глаза в чашку, и взору, как живая, предстала женская грудь. Чашка упала на пол и разлетелась вдребезги. Горячей кашей обдало ноги, но он уже ничего не ощущал.

Перепуганные одноклассники потащили его в медпункт. Медсестра очистила ноги от каши и наложила мазь на обожженные места. На стене прямо перед ним висела анатомическая схема. Медсестра сунула ему в рот градусник, и губы тотчас зашевелились, словно ухватив сосок. Она сделала укол успокоительного и велела отвести его в общежитие.

Наташину фотографию он разорвал на кусочки и выбросил в реку за школой. Они поплыли по течению и закружились в водовороте. В этом кружении разорванная на клочки Наташа снова собралась в одно целое и поплыла на поверхности обнаженная, как русалка. Длинные влажные волосы покрывали бедра, голова печально клонилась к плечу; двумя руками она поддерживала грудь с ярко-красными, как спелые ягоды, сосками, и над рекой звучал знакомый грустный мотив русской народной песни. Наташа горестно смотрела на Цзиньтуна. «Какой ты жестокий!» – явственно донесся ее голос. По сердцу резануло, словно ножом, и волной накатил, погребая его под собой, запах груди…

Следившие за ним одноклассники видели издали, как Цзиньтун раскинул руки и бросился в воду, и слышали, что при этом он громко кричал. Одни побежали к реке, другие – назад в школу, звать на помощь.

Погрузившись в воду, Цзиньтун увидел Наташу, плывущую, как рыбка, среди речной травы. Он хотел окликнуть ее, но крик заглушила попавшая в рот вода.

Когда Цзиньтун открыл глаза, он лежал на матушкином кане. В ушах стоял гул: так гудят электрические провода под зимним ветром. Он попытался сесть, но матушка не позволила и дала ему козьего молока из бутылочки. Он вроде бы помнил, что его коза давно сдохла, – откуда же тогда молоко? Голова пустая, шея не слушается, и он устало закрыл глаза. В помутненном сознании звучат голоса матушки и старшей сестры, речь идет о молении об изгнании злого духа. Говорят еле слышно, голоса доносятся будто издалека, как из бутылки.

– Порчу на него навели. – Это матушкин голос.

– Что за порчу?

– Думаю, без лисы-оборотня не обошлось.

– Может, та вдова? Ее при жизни считали лисой-оборотнем, – предположила сестра.

– Может, и она, – согласилась матушка. – После того как она приходила к нашему Цзиньтуну, эх, всего-то и прожили несколько хороших деньков…

– Ой, мама, таких «хороших деньков» я однажды не выдержу… Заездит меня скоро до смерти этот обрубок чертов… Просто пес какой-то… Да и не годится ни на что… Ты уж не брани меня, мама, если я сотворю что-нибудь…

– Да разве могу я бранить тебя за что-то! – вздыхает матушка.

Провалявшись пару дней, Цзиньтун понемногу пришел в себя. Образ Наташи стал опять возникать у него перед глазами. Умываясь над чаном, он видел ее плачущей. Она улыбалась ему из зеркала. Закрывая глаза, он слышал ее дыхание, даже ощущал на лице мягкие волосы, а на теле – теплые руки. Напуганная странным поведением своего драгоценного сыночка, Шангуань Лу в растерянности постоянно ходила за ним, всхлипывая, как маленькая.

– Она там, внутри! – восклицал он, глядя на отражение своего осунувшегося лица в ведре с водой.

– О ком ты говоришь? – недоумевает Шангуань Лу.

– Ей плохо, матушка! – И Цзиньтун погружает руки в котел. Там ничего нет, кроме воды, но он взволнованно бормочет что-то на непонятном языке. Шангуань Лу оттаскивает его в сторону и накрывает котел деревянной крышкой. Но Цзиньтун уже стоит на коленях перед чаном и обращается к духу воды с мудреными словами. Шангуань Лу выплескивает оттуда воду, а Цзиньтун уже прижался лицом к оконному стеклу. Он вытягивает губы, будто пытается поцеловать собственное отражение.

Обняв Цзиньтуна, Шангуань Лу причитает в отчаянии:

– Сынок, сыночек мой, да что с тобой такое! Мама столько горя хлебнула, пока поставила тебя на ноги, столько сил положила, все надеялась: кончились наши мытарства, разве знала, что ты таким станешь…

На лице Шангуань Лу заблестели слезы. В них Цзиньтун углядел Наташу, которая, танцуя, перескакивала из одной слезинки в другую.

– Вот она! – весь дрожа, указал он на лицо матушки. – Не убегай, Наташа.

– Да где же она?

– В слезах.

Шангуань Лу поспешно смахнула слезы.

– Теперь она в глаза тебе запрыгнула! – воскликнул Цзиньтун.

Наконец до матушки дошло: Наташа чудилась ему везде, где могло появиться человеческое отражение. Матушка накрыла крышками всё, где была вода, попрятала зеркала на полу, залепила окна черной бумагой и старалась не смотреть сыну в глаза.