Большая грудь, широкий зад

А Цзиньтун погрузился в фантазии. Яркий солнечный день. В руках у него легендарный меч Сокровище Лунцюаня. Всех этих – Го Пинъэня, Чжан Пинтуаня, Крысу Фана, Пса Лю, У Юньюя, Вэй Янцзяо, Го Цюшэна – выводят под конвоем на земляное возвышение, ставят на колени, а он упирает кончик отливающего синевой драгоценного меча сначала… Конечно же, сначала в горло У Юньюя. Этот плешивый тип трясется и слезно молит о пощаде: «Цзиньтун… Нет-нет, принц Шангуань… пощади! У меня, недостойного, дома мать-старуха восьмидесяти лет… Кто за ней будет ухаживать…» Весь в белом, принц Шангуань, благородный рыцарь, известный всей Поднебесной, держится естественно, свободно. Сверкнул меч – и У Юньюй лишился уха. Его сжирает собака и тут же исторгает изжеванное в лохмотья ухо обратно. «Пошел вон, дрянь! – изрекает принц Шангуань. – Тебя даже собаки не жрут, жаба паршивая, катись отсюда!» У Юньюй скатывается с помоста, а его место занимает Вэй Янцзяо, он гнуснее шакала, хитрее лиса, трусливее зайца, подонок из подонков. Может прикинуться и мягким, и твердым; по твердости превзойдет алмазное сверло, по мягкости – кучку дерьма. Он бросается в ноги принцу Шангуаню, бьет поклоны, словно курица рис клюет, хлопает глазами, будто монетки пересчитывает. «Господин Шангуань, отец родной…» – «Молчать, какой ты мне сын!» У принца Шангуаня стать благородного разбойника – разве может он выродить такого слизняка сопливого! Леденящее острие меча касается вдавленной переносицы: «Помнишь иль нет, как в свое время обошелся со мною?» – «О принц Шангуань, великий воитель Шангуань, вам ли, почтенный, помнить прегрешения недостойного! Великодушие ваше безмерно, на просторах души вашей впору пароходам ходить, и не просто пароходам, а многотонным, с громадными колесами. Как говорится, большому кораблю – большое плавание, такие Тихий океан пересекают, а ваша душа пошире Тихого океана будет». – «Ну и язык, чистое помело, гадость дальше некуда. А ну окоротим его злодею, дабы грязные слухи не распускал и до беды не доводил». Вэй Янцзяо зажимает рот руками и аж зеленеет от страха. Неуловимое движение принца Шангуаня, и меч с чуть слышным присвистом флейты-сяо в лунную ночь среди косых теней бамбука в один миг отрубает Вэй Янцзяо кисти рук. Лунцюань не знает преград, он рассекает всё как воздух. Принц ловко отрезает Вэй Янцзяо язык, и вот уже рот у того зияет окровавленной черной дырой. Затем очередь доходит до негодяя Го Пинъэня. «Что бы ему отсечь? – размышляет принц Шангуань. – Может, просто зарубить, и всё тут?» Он высоко поднимает Сокровище Лунцюаня: «За мою матушку – уничтожить отребье!» Меч опускается, и голова Го Пинъэня, отрубленная наискось со спины, катится в канаву. К ней кидается стайка костлявых черных рыбешек. Виляя хвостами, они начинают обгладывать лицо. Вот оно, отмщение, свершилось. На глаза наворачиваются слезы, меч возвращается в ножны, Цзиньтун складывает руки на груди и кланяется собравшимся. Толпа ликует, к возвышению подбегает девочка с красной лентой в волосах и подносит принцу букет свежих белых цветов. Лицо девочки кажется ему знакомым, принц внимательно всматривается: так это же девочка, которая играла на свалке военной техники в агрохозяйстве «Цзяолунхэ», оседлав, словно скакуна, ржавый орудийный ствол. Он берет ее на руки, и тут вдруг вспоминает, что еще нужно в столовую – наказать содеявшего столько зла грязного распутника Рябого Чжана. «Надо непременно отсечь ему эту штуку в ширинке, чтобы неповадно было своей властью пользоваться…» Глядь, а Рябого Чжана уже схватили. «На колени, паршивец! – рычит принц Шангуань. – Ведаешь, зачем я здесь?» – «Недостойный не ведает, о великий воитель Шангуань…» Великий воитель указывает мечом на его ширинку: «Буду мстить за женщин». Рябой Чжан хватается за свое хозяйство, как имел обыкновение делать Пичуга Хань. Воитель Шангуань рассекает штаны Рябого Чжана и уже собирается исполнить задуманное, но тут из ивовой рощицы выходит Шангуань Цюди и загораживает его. «Что ты задумал, Цзиньтун?» – строго вопрошает она. «В сторону, Цюди, дай мне охолостить этого борова, будет у меня последним китайским евнухом в отместку за вас!» – «Эх, братик, – говорит Цюди, роняя слезы, – ничего ты не смыслишь в женской душе…»

– А ну вернись! – Кулак одного из хунвэйбиновских «маленьких генералов»167

пришелся Цзиньтуну прямо в живот: – Смыться задумал, гад?!

Этот удар вернул до слез растроганного привидевшимся Цзиньтуна к действительности. Она была сурова и безжалостна, а будущее – туманно. В это время разгорелся конфликт между группой хунвэйбинов, вожаком которых был Го Пинъэнь, и боевым отрядом цзаофаней168 «Золотая обезьяна», где верховодил У Юньюй. Сначала эти двое – а они друг друга не выносили – переругивались, потом пошли в ход руки и ноги, началась настоящая потасовка.