Большая грудь, широкий зад

Самые разные люди стекались на гумно семьи Сыма. И ведь надо же: в каждом доме за обеденным столом только и говорили, что о достижениях Сыма Ку, а женщины в основном судачили о дочерях семьи Шангуань. Я чувствовал во всём теле удивительную лёгкость — ну просто ласточка! — душе была безмятежна, и хотелось, чтобы это кино показывали и показывали без конца.

Мы с Сыма Ляном уселись прямо перед машиной Бэббита. Огненные сполохи на западе вскоре потухли, из угрюмого мрака пахнуло солоноватой гнилью. Фушэнтановский прихвостень Лун Ханьго с вытаращенными, как у богомола, глазами гонял веткой утуна из очерченного перед нами извёсткой круга переступивших эту границу. От него несло перегаром, на зубах налип лук. Своей веткой он бесцеремонно сшиб красный шёлковый цветок из волос Косоглазой Хуа, младшей сестры Щелкуна. Эта Хуа вступала в интимные отношения со снабженцами всех отрядов, стоявших в деревне. Вот и теперь на ней было шёлковое бельё, подаренное Ван Байхэ, адъютантом батальона Сыма по финансам и снабжению, и изо рта пахло табаком Вана. Честя Лун Ханьго последними словами, она нагнулась, чтобы поднять свой цветок, а заодно ухватила пригоршню песка и швырнула ему в вытаращенные глаза. Ослеплённый, тот отбросил ветку, выплюнул песок изо рта и принялся тереть глаза:

— Ах ты шлюха разэтакая, Косоглазая Хуа, едрить твоей мамы дочку, тудыть Щелкуна сестричку!

Бойкий на язык Чжао Шестой, продавец пирожков-лубао,[104]

негромко бросил:

— И чего ты, Лун Ханьго, развёл тут с загибом да с подходцем, взял бы да сказал: «Ети её, Косоглазую Хуа!» — и вся недолга!

Не успел он договорить, как получил удар по плечу кипарисовым стульчиком. Взвыв от боли, Чжао Шестой резко обернулся и увидел перед собой Щелкуна, старшего брата Косоглазой Хуа. Чахлое, землистое лицо, прилипшие ко лбу сальные пряди, разделённые посередине прямым, как стрела, пробором, походящим на шрам от ножа. На Щелкуне был тёмно-коричневый шёлковый халат; веки у него подрагивали, будто он всё время подмигивал.

— Этот тоже со своей сестрёнкой втихаря пробавляется… — шепотком сообщил мне Сыма Лян. Откуда ему известны такие тайные сплетни? — Младший дядюшка, папа говорил, что адъютанта Вана завтра расстреляют, — чуть слышно добавил Сыма Лян.

— А Щелкуна? Щелкуна тоже расстреляют? — так же, шёпотом, спросил я. Этот Щелкун обзывал меня маленьким ублюдком, и я держал на него зуб.

— Надо сказать отцу, чтоб и этого выродка расстреляли, — отозвался Сыма Лян.

— Верно, расстрелять этого выродка! — мстительно поддержал я.

Из глаз Лу Ханьго текли слёзы, и он беспорядочно размахивал руками. Чжао Шестой выхватил у Щелкуна стульчик, которым тот хотел ещё раз огреть его по плечу, и отбросил в сторону.

— Ети её, сестрёнку твою! — без обиняков выдал он.

На горле у него замкнулись пальцы Щелкуна, похожие на когти, Чжао ухватил его за волосы, и оба, вцепившись друг в друга мёртвой хваткой, пошли обмениваться тумаками, вылетев на свободное пока пространство, оставленное для бойцов батальона Сыма. Косоглазая Хуа подскочила, чтобы помочь брату, но удары её кулачков приходились в основном ему же по спине. Наконец она улучила момент, скользнула летучей мышью в тыл Чжао Шестому, сунула ему руку между ног и ухватила за мошонку.

— Славный приёмчик! — восхищённо заорал Комета Гуань, знавший толк в боевых искусствах. — Настоящее «срывание персика с нижней ветки»!

С жалобным воплем Чжао Шестой отпустил противника и согнулся в поясе, как мелкая жареная креветка. Он весь сжался, лицо у него пожелтело и в густеющих сумерках казалось позолоченным.

— Кто-то вроде про етические дела заикался? — злобно прошипела Косоглазая Хуа, усилив хватку. — Ну же, мамуля ждёт!

Чжао Шестой мешком повалился на землю, словно у него отказали руки и ноги, и задёргался, как в конвульсиях. Лун Ханьго, которого буквально ослепили безостановочно текущие слёзы, нашарил свою ветку и принялся хлестать ею во все стороны, подобно духу, что следует в голове похоронной процессии и расчищает дорогу. Он лупил веткой без разбора, и горе тому, кто оказывался на его пути. Ветка летала туда-сюда, визжали женщины, кричали в испуге дети. Те, что стояли поодаль, ринулись вперёд, чтобы поглазеть на скандал, а оказавшиеся рядом с Лун Ханьго старались протиснуться назад, от греха подальше. Поднялся галдёж, началась толкотня. Я заметил, что получила по заднице и Косоглазая Хуа, причём пинок был такой сильный, что она влетела в толпу как ракета, и тут уж на неё посыпался град ударов и от пострадавших, и от любителей ловить рыбку в мутной воде — она аж заверещала…

Вдруг раздался пистолетный выстрел. Стрелял Сыма Ку. В накинутом на плечи чёрном плаще он стремительно появился в сопровождении охраны вместе с Бэббитом, Чжаоди и Няньди.

— А ну тихо! — рявкнул один из охранников. — Будете шуметь — кина не будет.

Распалившаяся толпа притихла. Сыма Ку и его свита заняли свои места. Небо уже побагровело, вот-вот должно было стемнеть. На юго-западе тонкой загогулинкой проявился месяц, но светил он ярко, а в его объятиях трепетала нежно мерцавшая звёздочка.