Большая грудь, широкий зад

День был чудесный. Солнечный свет проникал через прорехи в кровле и щели в ставнях и падал на позеленевшие плитки пола, усыпанные крысиным помётом. К нему примешивался ещё и помёт летучих мышей. С балки свешивалась целая связка этих маленьких краснокрылых тварей, а в воздухе порхала здоровенная старая мышь величиной с плетёную шляпу. Под стать размеру были и её крики — пронзительные и долгие. Из центра каждого жернова поднимался под самую кровлю и выступал над ней еловый брус с плошку толщиной. На конце этих лесин и крепились громадные ветряки. По расчётам Сыма Ку и Сыма Тина, нужен был лишь ветер, он приводил бы в движение лопасти, лопасти вращали бы колесо, вместе с колесом крутился бы брус, и, соответственно, поворачивался жёрнов. Но реальность разрушила гениальные планы братьев Сыма.

Я обходил жёрнов за жёрновом. По одной из лесин быстро карабкалась стайка крыс. На каменной глыбе сидел на корточках Сыма Лян. С горящим взглядом он вцепился в мою руку своей маленькой холодной лапкой, помог мне встать на деревянную ручку сбоку, и я забрался к нему наверх. Там было сыро — из отверстия сочилась сероватая вода.

— Дядюшка, белую крысу помнишь? — с таинственным видом спросил он. Я кивнул в темноте. — Она здесь, — шёпотом продолжал он. — Хочу шкуру снять, пусть бабуля тёплые наушники сошьёт.

Далеко на юге бессильно полыхнула молния, и в разлившемся по мельнице слабом отблеске я увидел у него в руке ту самую дохлую крысу, мокрую, с тошнотворно длинным тонким хвостом.

— Выбрось ты её, — с отвращением поёжился я.

— Почему? С чего это я должен её выбрасывать? — недовольно буркнул он.

— Гадость какая, неужели не противно? — скривился я. Он промолчал. Потом я услышал, как дохлая крыса полетела в отверстие жёрнова.

— Дядюшка, как думаешь, что они с нами сделают? — озабоченно спросил он.

«Вот именно, что они с нами сделают?» — подумал я.

За воротами сменились часовые, донеслось хлюпанье воды. Заступившие на пост всхрапывали, как кони.

— Ну и холодина! Даром что август! — заговорил один. — Как думаешь, вода замёрзнет?

Другой сплюнул:

— Ерунда!

— Дядюшка, домой хочешь? — спросил Сыма Лян.

В носу вдруг защипало. Горячий кан, тёплые объятия матушки, Большой Немой и Второй Немой, ворочающиеся во сне, сверчки за очагом, славное козье молоко, похрустывание матушкиных суставов и её натужный кашель, идиотский смех старшей сестры во дворе, мягкие перья ночных сов, шуршание змей, охотящихся на мышей за амбаром… Милый дом, как не помнить о тебе!.. Я натужно шмыгнул заложенным носом.

— Дядюшка, давай убежим, — снова зашептал Сыма Лян.

— Как тут убежишь — часовые у ворот! — откликнулся я.

Он схватил меня за руку:

— Посмотри на столб! — и притянул её к уходящей под крышу лесине. Она была вся влажная. — По нему заберёмся наверх, отогнём жесть и вылезем наружу.

— А потом? — засомневался я.

— А потом спрыгнем! Спрыгнем — и домой.

Я представил себя на проржавевшей, громыхающей кровле, и нога у меня подкосились.

— Высотища-то какая… Ноги переломать можно, — пробормотал я.

— Не волнуйся, дядюшка, всё нормально с тобой будет, я уж позабочусь. Весной я с этой крыши уже прыгал. Там, под карнизом, кусты сирени — ветки гибкие, как пружины.

Я посмотрел туда, где брус соединялся с листами кровли: там сереньким кружком пробивался свет, а по брусу скатывались капли воды.

— Дядюшка, скоро уже рассветёт, решайся, — озабоченно торопил Сыма Лян.

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Сначала полезу сам и раздвину жесть кровли, — уверенно похлопал он меня по плечу. — А ну, помоги забраться. — Он ухватился за скользкий брус, подтянулся и встал ногами мне на плечи. — Поднимайся! — торопил он. — Давай же!

Держась за брус, я начал подниматься. Ноги дрожали. Сидевшие на брусе крысы, вереща, спрыгнули на пол. Я почувствовал, как Сыма Лян с силой оттолкнулся и стал карабкаться вверх, словно геккон. В слабой полоске света было видно, как он подтягивает и сгибает ноги, соскальзывает и снова лезет вверх. Он забирался всё выше и наконец достиг кровли. Там он принялся колотить кулаком по жести. Через щели хлынула собравшаяся на кровле вода. Она залила мне лицо и попала в рот, вонючая и солоноватая, с привкусом ржавчины и даже с мелкими её кусочками. В темноте было слышно, как тяжело дышит Сыма Лян и как он кряхтит от напряжения. Заскрежетал отодвигаемый лист, и обрушился такой водопад, что пришлось вцепиться в брус, чтобы не смыло. Пытаясь расширить отверстие, Сыма Лян упёрся в листы головой. Они выгнулись и подались. Образовалось отверстие в форме неправильного треугольника, стало видно серое небо и пара тусклых звёзд.

— Дядюшка! — донёсся голос Сыма Ляна. — Я вылезу, осмотрюсь, а потом спущусь за тобой. — И подтянувшись, он просунул голову в проделанное отверстие.

— На крыше кто-то есть! — громко крикнул караульный за воротами.

Темноту тут же разорвали язычки огня, по крыше зацокали пули. Сыма Лян стремительно скользнул вниз — чуть не расшиб мне голову. Стуча зубами, он вытер мокрое лицо и выплюнул кусочки ржавчины.

— Ну и холодина! Замёрз — сил нет.