Большая грудь, широкий зад

Тут из мельницы появился Сыма Ку. С истерическим хохотом он тащил тело Чжаоди. Когда его солдаты роем вылетали из ворот, он оставался внутри. Всегда аккуратный, даже нарядный, с неизменно начищенными до блеска пуговицами Сыма Ку за ночь изменился до неузнаваемости. Лицо избороздили какие-то бесцветные морщины, и оно походило на вымокшее под дождём, а потом высушенное на солнце бобовое зерно. Потухший взгляд, волосы на большой голове тронула седина. Подтащив обескровленное тело второй сестры к матушке, он опустился перед ней на колени.

Рот матушки ещё больше искривился, нижняя челюсть затряслась так, что она не могла выговорить ни слова, а глаза наполнились слезами. Протянув руку, она погладила вторую сестру по голове, а потом, придерживая подбородок рукой, с трудом произнесла:

— Чжаоди, деточка моя, мужчин вы сами себе выбирали, дорожки в жизни тоже… Не слушалась ты маму, вот и не уберегла я тебя. Всем вам… уж как Бог даст…

Оставив тело сестры, Сыма Ку направился к Лу Лижэню, который как раз подошёл к мельнице в окружении охранников. Оба остановились в паре шагов друг от друга, взгляды скрестились, как мечи, и от острых лезвий во все стороны полетели искры. Несколько схваток победителя не выявили, и Лу Лижэнь издал три сухих смешка. Трижды холодно усмехнулся и Сыма Ку.

— Давненько не виделись, брат Сыма, надеюсь, у тебя всё хорошо! — заговорил Лу Лижэнь. — И года не прошло, как ты выдворил меня отсюда, не ожидал, поди, что такое же обрушится и на твою голову?

— Быстро вернул шестимесячный должок, быстро, — отвечал Сыма Ку. — Только вот процент у тебя, брат Лу, больно высок.

— Мои глубокие соболезнования в связи со смертью твоей супруги, но тут уж ничего не попишешь. Революция — это как удаление злокачественной опухоли, приходится захватывать и часть здоровой ткани. Но это не должно удерживать нас от такой операции, и, надеюсь, ты это понимаешь.

— Ладно, хорош слюной брызгать, — заявил Сыма Ку. — Порадуйте меня, что ли!

— Ну нет, так просто с тобой разобраться мы не намерены.

— Тогда извини, придётся брать дело в свои руки.

Он извлёк откуда-то изящный пистолетик, взвёл курок и обернулся к матушке:

— За вас отмщение воздам, тёщенька. — И приставил пистолет к виску.

— А ты трус, оказывается! — расхохотался Лу Лижэнь. — Валяй, убей себя, жалкий червь!

Пистолет в руке Сыма Ку дрогнул.

— Папа! — крикнул Сыма Лян.

Сыма Ку обернулся к сыну, и рука с пистолетом медленно поползла вниз. Усмехнувшись — словно над самим собой, — он бросил пистолет Лу Лижэню:

— Лови!

Поймав пистолет, тот покрутил его в руках:

— Дамская игрушка. — И с презрением перебросил стоявшим за спиной. Потом топнул промокшим насквозь, грязным, рваным ботинком: — По сути дела, ты сдал оружие, и распоряжаться твоей судьбой я не имею права. Теперь моему начальству решать, куда тебе дорога — в рай или в ад.

Сыма Ку покачал головой:

— Ты неправ, командир Лу. В конечном счёте моё место не в раю и не в аду, а между ними. И твоё тоже.

— Увести, — приказал Лу Лижэнь стоявшим рядом охранникам.

Те подошли и наставили на Сыма Ку и на Бэббита оружие:

— Вперёд!

— Пошли, — кивнул Бэббиту Сыма Ку. — Меня они могут убить сотню раз, но тебя пальцем не тронут.

Вместе с шестой сестрой Бэббит приблизился к Сыма Ку.

Супруга Бэббита может остаться, — сказал Лу Лижэнь.

— Командир Лу, — заговорила шестая сестра, — мог бы и не разлучать нас с мужем, хотя бы потому, что я помогала матушке растить Лу Шэнли.

Лу Лижэнь поправил сломанные очки и бросил матушке:

— Поговорила бы ты с ней.

Матушка решительно покачала головой, присела на корточки и кивнула нам с Сыма Ляном:

— Подсобите-ка, дети.

Мы затащили тело Чжаоди ей на спину.

Со второй сестрой на спине, босиком она пошлёпала по грязи домой. Мы с Сыма Ляном с обеих сторон поддерживали застывшие ноги Чжаоди, чтобы хоть как-то облегчить матушке ношу. Её изуродованные маленькие ножки оставляли на грязной дороге глубокие следы, которые были заметны потом даже пару месяцев спустя.

Глава 24

Уровень воды в Цзяолунхэ поднялся до гребня дамбы, и с кана через окно было видно, как катятся на восток грязно-жёлтые валы. Повернувшись к реке, на дамбе стояли солдаты отдельного полка и что-то громко обсуждали.

Во дворе матушка пекла на чугунной сковородке блины, а Ша Цзаохуа помогала поддерживать огонь. Сырые дрова горели желтовато-коричневым пламенем, и в тусклых солнечных лучах стелился густой чёрный дым.

Вошедший Сыма Лян принёс с собой горький запах софоры.

— Отца вместе с шестой тётушкой и её мужем отправляют под конвоем в округ, — негромко сообщил он. — Муж третьей тётушки вместе с остальными налаживает плот для переправы.

— Лян! — крикнула со двора матушка. — Бери младших дядюшку и тётушку и дуй на дамбу, задержи их. Скажи, провожать приду.