Большая грудь, широкий зад

Рябой Чжан бросил наконец пампушку на землю. Цяо Циша рванулась за ней, схватила и запихнула в рот, даже не выпрямившись. Рябой Чжан тут же пристроился сзади, задрал ей юбку, стянул до лодыжек грязные розоватые трусы и отработанным движением выпростал одну ногу. Потом раздвинул ей ноги, ухватился за обвисший зад и резко ввёл свой поднявшийся из ширинки инструмент, не потерявший жизнестойкости. Давясь едой, она вынесла этот грубый наскок и боль, как пёс, стащивший кусок. Вероятно, по сравнению с наслаждением от пампушки эта боль казалась вообще чем-то незначительным, поэтому она и позволила Рябому Чжану наброситься на неё сзади. Верхняя часть тела у неё тоже ходила ходуном, и все её усилия были направлены на то, чтобы проглотить пампушку. На глазах выступили слёзы, но это была всего лишь физиологическая реакция на застрявшую в горле еду, ни о каких эмоциях тут и речи не шло. Наконец Цяо Циша, видимо, почувствовала боль сзади и обернулась. Горло болело и раздулось от усиленного глотания, и она вытягивала шею, как утка. Не останавливаясь, Рябой Чжан одной рукой облапил её за талию, другой вытащил из кармана мятую пампушку и бросил перед ней. Она метнулась вперёд, он, прогнувшись, за ней. Когда она схватила пампушку, он одной рукой уже держал её за бедро, а другой давил на плечи. И на этот раз, пока рот был занят едой, всё тело беспрекословно подчинялось его действиям — лишь бы только успеть проглотить то, что во рту…

Цзиньтун жадно жевал листья и веточки, поражаясь, что про такое лакомство все забыли. Поначалу они казались сладкими, но потом стало ясно, что это страшная горечь, проглотить которую невозможно. Так вот почему их никто не ел. И всё-таки он яростно жевал эти листья и веточки, а глаза были полны слёз. Он видел, что всё закончилось и Рябой Чжан уже улизнул. Цяо Циша стояла, непонимающе озираясь по сторонам. Потом тоже ушла, задевая головой низко свешивающиеся ветви, освещённые закатным солнцем.

Голова у Цзиньтуна кружилась, он обнял ствол и уткнулся в шершавую кору.

Долгая весна шла к концу. Вскоре должна была созреть яровая пшеница, и казалось, голодные времена миновали. Для поддержания сил к уборочной страде начальство распределило партию соевых лепёшек — по четыре ляна на каждого. И вот так же, как Хо Лина переела ядовитых грибов, Цяо Циша умерла, переев этих лепёшек. Цзиньтун видел её мёртвой: живот походил на большой перевёрнутый чан.

За лепёшками выстроилась длинная очередь. На раздаче были Рябой Чжан и ещё один повар. Цяо Циша с коробкой для еды стояла впереди Цзиньтуна. Он видел, как, выдав лепёшки, Рябой Чжан подмигнул ей. Никто не обратил на это внимания, все были одурманены ароматом лепёшек. Но из-за любого недовеса или перевеса обозлённые люди лезли в драку с поварами. Цзиньтун предчувствовал, что Цяо Циша получит что-то от Рябого Чжана по блату, и страшно переживал.

Распоряжением по хозяйству эти четыре ляна лепёшек были рассчитаны на два дня, но люди съедали под одеялами всё подчистую, до последней крошки. В ту ночь все то и дело бегали к колодцу пить. В желудке сухие лепёшки разбухли, и Цзиньтун испытал уже давно забытое чувство сытости. Он непрерывно рыгал и пускал омерзительно вонючие газы. Наутро к туалету было не пробиться: у изголодавшихся людей расстроились животы.

Никто не знал, сколько лепёшек съела Цяо Циша. Знал лишь Рябой Чжан, но этот разве скажет! Цзиньтуну тоже не хотелось поливать грязью покойную сестру. Рано или поздно все помрут от переедания или от голода, так стоит ли переживать.

Причина смерти была ясна, и никакого расследования проводить не стали. Погода стояла жаркая, долго держать тело было нельзя, и было дано распоряжение срочно похоронить Цяо Циша. Обошлись без гроба и погребальной церемонии. Женщины из правых нашли у неё кое-какие красивые вещи и хотели было переодеть её, но передумали из-за огромного живота и жуткого запаха изо рта. Мужчины раздобыли в механизированной бригаде кусок рваной парусины, завернули в неё тело, обмотали стальной проволокой, положили на тележку и отвезли на луг, к западу от свалки техники. Вырыли яму рядом с могилкой Хо Лина, закопали и насыпали холмик. Неподалёку была похоронена Лун Цинпин, — вернее, её скелет без черепа, его забрал судмедэксперт.

Глава 44

Уже смеркалось, когда Цзиньтун вошёл в ворота родного дома, где не был целый год. На утуне висела корзинка, в ней — сын Лайди и Пичуги Ханя. Над корзинкой для защиты от солнца и дождя был устроен навес из клеёнки и рваного пластика; мальчик стоял в ней, держась за края. Смуглый и тощенький, он всё же выглядел на редкость здоровым для того времени.

— Это кто у нас такой? — заговорил с ним Цзиньтун, сняв скатку.

Мальчик моргнул чёрными бусинками глаз и с любопытством уставился на него.

— А я кто, знаешь? Я — твой дядя.

— Баба… яо-яо… — лопотал мальчонка, и по подбородку у него текли слюни.