Большая игра профессора Дамблдора

Собственно, ему и дальше будет это безразлично. Нет чтобы за следующие книги хоть раз сказать: слушайте, Директор, соратники, давайте соберем доказательства, давайте сделаем что-нибудь, попробуем меня оправдать, хочу жить нормальной богатой жизнью… Нет. Он озабочен только одним: ну дайте мне что-нибудь для Ордена-то сделать!

«И тут наконец Гарри поверил ему. У него перехватило дыхание, он не мог говорить, но кивнул».

Как тут не поверить?

Питер, похоже, обречен. Его смерти жаждет Сириус (желательно, конечно, чтобы старина Луни был рядом, при нем как-то уже и назад не повернешь… страшно все-таки убивать, недаром маньяк «дрожит всем телом»). Предателя осудил Люпин (авторам думается, что он к тому же просто не способен отправить человека, пусть даже такого негодяя, в Азкабан… нет, Авадой в лоб… а что надо Фаджу преступника предоставить — об этом строгий справедливый судья как-то совершенно запамятовал). От Петтигрю с отвращением отказывается Рон. От него отворачивается Гермиона.

Вообще это потрясающе: если бы Гарри не остановил казнь, ни дети, ни кто другой потом бы не только Сириуса, но даже Люпина не винили. Уж очень хорошо Люпин подвел разборки именно к этому финалу. Нет, Снейп все ж таки человек умный, не зря он Люпину сначала рот затыкает, а потом уже руки связывает…

И тут Петтигрю, цепляясь за соломинку, говорит ключевое слово: милосердие.

«Гарри… Гарри, Джеймс не хотел бы моей смерти… Джеймс понял бы меня… он проявил бы милосердие…»

Да, кстати, а где Директор? Если он за всем этим наблюдает, то почему не вмешивается?

Прежде всего, он должен молчать и терпеть, потому что главная цель БИ года именно в воспитании милосердия у Гарри. Если Гарри милосердия не проявит, то по большому счету все равно, жив ли Петтигрю или его кокнули два друга. Ну и при этом он в своих действиях должен учитывать тот осколок информации из будущего, который услышал от Гарри2 и Гермионы2 в чулане, дабы не нарушить своим вмешательством ход событий, что может быть чревато действительно жуткими последствиями.

Так что бедный Альбус наблюдает движущиеся картинки, скрепя сердце и употребляя дольку за долькой. Это ведь и для него своего рода экзамен. Как он воспитал мальчика, что вложил ему в голову и в сердце, такой сейчас и будет на выходе результат.

Да, тест вышел не тот, что ждал Дамблдор. Но, как ни странно, так вышло, может быть, еще правильнее…

«— СТОЙТЕ! — заорал Гарри. Он выбежал вперед и загородил собой Петтигрю, глядя прямо в нацеленные палочки. — Вы не можете убить его, — сказал он еле слышно, — не можете».

Думается нам, тут решается не только судьба Петтигрю, но и будущее мира в целом. (А Директор обмякает у перископа.)

Впрочем, Люпина с Сириусом убеждает не эта реплика, а следующая.

«— Уйди! — Гарри с отвращением оторвал от себя руки Петтигрю. — Я делаю это не для тебя. Я делаю это потому, что мой папа вряд ли захотел бы, чтобы его друзья стали убийцами… из-за тебя».

Любопытно, как по-разному воспринимают перемену участи Петтигрю Сириус и Люпин. Для бывшего узника Сириуса Азкабан — явное смягчение приговора по сравнению со смертью. А вот Люпин ничего подобного не говорит. Напротив, долго молчит и решается только после фразы Гарри: «Пусть его посадят в Азкабан. Если кто-то заслуживает этого, так это именно он».

И правда. Возможно, именно двенадцатилетние страдания Сириуса в пыточной камере — единственное, что в глазах Люпина оправдывает помещение в данную камеру человека, подставившего друга под пытки…

Впрочем, увлеченный тяжелым этическим выбором, Люпин допускает третью крупную за эту ночь промашку (первые две, напомним, невыключение Карты и попытка уничтожить важного свидетеля). Под влиянием эмоций он жаждет лично охранять пойманного мерзавца, забыв о том, что выйдут они на свет полной луны.

«— Двоих из нас надо приковать к вот этому вот, — Блэк пхнул Петтигрю носком ботинка. — Чтобы наверняка.

— Это буду я, — сказал Люпин.

— И я, — Рон со свирепым видом прохромал вперед».

Все это очень серьезно, но Роулинг не была бы Роулинг, если бы не внесла в финал напряженной сцены смешной и немного трогательный эпизод.