Я удивился. Молча. Но видимо настолько выразительно, что Одинцов перестал смеяться:
– Ганзейскому капитану нужны пояснения?
– Видите ли, полковник, – возразил, я с ноткой некоей отстранённости, – я не совсем ганзеец. Я остзеец. Разницу понимаете?
– Простите, если обидел Вас, фон Кассель, – Одинцов хитро улыбнулся. – Разницу я понимаю. Уж поверьте человеку, до сих пор не выступившему ни на одной из сторон русской гражданской войны…
– Нынешняя гражданская война чем-то отличается от других в истории человечества? – спросил я, уже примирительным тоном.
–Трудно сказать, ответил мне бывший студент Московского Историко-Архивного Института Игорь Одинцов, – как говорил мой добрейший учитель, профессор Сергей Михайлович Половинкин, «учение о человеке до сих пор остаётся одним из наименее изученных аспектов деятельности самого же человека». Это вообще первая война за последние двести лет…
– Утверждение Вашего учителя так же парадоксально, как и первая война за двести лет.
– Не провоцируйте меня, фон Кассель, – вдруг сказал Одинцов, – когда-нибудь потом, в другой обстановке, мы как-нибудь сядем и обязательно поговорим обо всём, может даже поумничаем и вспомним не только уважаемого Сергея Михайловича, но и многих как русских, так и имперских мыслителей, которых заботили действительно серьёзные вещи. Гораздо более серьёзные, чем собственное выживание, или торжество над грудой обломков пустого корабля.
– Согласен с Вами, – ответил я, – просто попал под впечатление того местного апокалипсиса, который мы тут с Вами устроили.
– Как Вы думаете, – спросил Одинцов, выдержав небольшую паузу, – почему мне удалось торпедировать, уже оставленный экипажем, один их самых крупных кораблей Альянса?
– Подрыв на минах, пожары, – сказал я, – А ещё, вероятно, виртуозная работа Ваших минёров.
– Ни я, ни мои минёры, не заслужили Вашей похвалы, – покачал головой Одинцов. – Всё время, пока я удерживал планету – мои ребята, конечно, ставили минные поля. Поставили мы мины и к подходу террасаконтеры, но безуспешно. Сенсорные поля «Девы Марины» зафиксировали их, потом вышли рейдеры просканировали и уничтожили всё, что мы поставили. Так что это не мои минёры.
– Третья сила? – улыбнулся я. – Неведомый и таинственный союзник из глубин внешнего космоса?
Одинцов рассмеялся.
– Я, конечно, балуюсь литературой на досуге – есть такой грех, даже суеверен иногда, как любой человек нашей профессии, но в такие чудеса просто не верю.
– Тогда что было причиной? – удивился я.
– А вот не буду отвечать и всё, – сказал полковник Одинцов. – Я обещал Вам сюрприз на Екатеринодаре, и вы его получите. Юра – повернулся он к фон Менгдену, – давай их рейдер на буксир – и пойдём домой.
– Я помогу? – спросил Рязанцев Одинцова – тот кивнул, соглашаясь и добавил, – стыковка верхней плоскостью.
Нет, так нет, – пожал я плечами. – Слишком много загадок. На Екатеринодаре так на Екатеринодаре. Совсем рядом. Всего-то полчаса хода.
«Всадник» взял нашего «Барона» на буксир довольно быстро. В том, как Менгден производил стыковочные манёвры, было что-то пиратское. Очень уверенно. Очень точные движения. Помощь Рязанцева оказалась почти не нужна.
– Буксировочная стыковка завершена. Стыковочные шлюзы открыты, – сухо доложил фон Менгден.
– Красавец ты, Юра, – от души, восхищённо похвалил его Рязанцев.
Фон Менгден только молча кивнул головой в ответ.
– Передайте на «Барон» «смирительные рубахи» для наших пленных, – приказал Одинцов кому-то через переговорное устройство. – Да, три-четыре комплекта «Фау-5». Чуть погодя отдал приказ: «Курс – на «Орёл».
Мы шли к «Орлу», ставшему домом для русских ирредентистов, уже минут тридцать-сорок. Рязанцев, листавший сетевые новости, вдруг выругался.
– Мы становимся известными, – сказал он с досадой, смотрите, друзья:
На голоэкране, в верхней полусфере капитанской рубки, появилось бородатое лицо известного журналиста:
– Приветствую, меня зовут Анатоль Ришар, я журналист, в меня стреляли, меня ловили, меня арестовывали…
– Секунду, – сказал Рязанцев, – я переключу тизер.
– Привет, дорогие друзья! – начал тот же голос, – Когда мы с моей коллегой поняли, что произошло, мы поняли, что это надо показать! Об этом нужно говорить! Потому, что это неимоверно, на самом-то деле…
– Толик не удержался, – сказал Одинцов, – Молодец, вообще-то, только слишком рано.