Читаем Большая Охота. Разгром УПА полностью

…Тихо вокруг. Темнеет рано. Последняя неделя ноября выдалась на диво теплой, необычной для этого времени года и этих лет. Здешние старики говорят – быть скорому снегу. За густыми вишнями с облетевшей листвой, что стоят с фасадной стороны добротной хаты Зоотехника, невысокий тын. Вплотную к этому красивому и мастерски сплетенному сельскому забору стоит широкая и крепкая дубовая скамья. Скамья эта – гордость хозяев. Любят посидеть здесь и сами хозяева и соседи, и те, кто заглянет «на огонек» и живет неподалеку. Зоотехник – личность в селе авторитетная. Люди, зная его доброту и желание помочь при любой хвори, часто идут к нему как к врачу. К местной фельдшерице ходят реже, только разве освобождение от работы по болезни получить. На скамейке несколько человек – хозяин, соседи, всего человек пять. Курят. Говорят редко, перебрасываясь отдельными словами и фразами, но всем понятно, о чем идет речь. Все сидящие здесь на скамейке сельские мужики. Местных балагуров, как обычно бывает на селе, среди них нет. Беседа ведется на только им понятные темы, слова произносятся весомо, солидно, с достоинством, независимо от темы разговора – сугубо местная, колхозная, бытовая, касается событий районного или, как говорится, политико-глобального масштаба. Обычный, мужицкий разговор.

– Ты, Иван, блядюга, робы

1и не оглядуйся, – произносит один из них, после чего наступает длинная пауза. Сказавший бранное слово – сосед хозяина по имени Иван, как потом мне рассказал Зоотехник, уже пожилой селянин по местному прозвищу «кацап» или «москаль». Никакого отношения ни к тому, ни к другому, он, конечно же, не имеет. Матерные слова появились в изобилии у него в речи после прихода из армии, где он прослужил до 1947 года, попав в нее по мобилизации в 1944 году, а затем по вербовке сразу же уехал работать на Донбасс и вернулся в родные края только через несколько лет. Что касается «кацапа», «москаля», то эти сельские клички его семья носит более сотни лет, когда русский солдат лечился от ран в этом селе во время одного из походов русской армии да и остался навсегда здесь, женившись на украинской дивчине. С тех пор так и говорили в этом селе: рядом с хатой, где живет «москаль» (или «кацап»), спроси у «кацапа». И кстати, предки «москаля» – Ивана происходили якобы из Курской губернии. Вот и жди после этого «зов» крови. Кроме мата в лексиконе Ивана русских слов почти не было…

## 1 - Робыты – работать (укр.)

.

– Да, я и говорю – робы, Иван, – еще раз произносит вуйко по имени Иван и снова замолкает.

– А евреи будут жить, – после долгой паузы совсем неожиданно произносит кто-то из сидящих, и вновь тишина, которую через несколько минут нарушает хозяин:

– Тут вы не правы, мужики. Михалыч хороший человек, у него все по совести. Он хоть и еврей, а делает все честно. Вон посмотри, как он выбракованную худобу 1

оценивает. И колхозу хорошо, а значит, и державе, и селянину, если тот сдает ему скотину на мясозаготовки. Все по совести оценивает и делает. Не-е-ет, не все евреи погани 2. Наш Вайсбайн настоящий человек, никогда селянина не обидит…

## 1 - Худоба – скот, скотина (укр.).

## 2 Погани – плохие (укр.).

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное