Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ)

Как же содрогнулся Петряк, когда он вспомнил, что у него в поясе лежит, безрассудно состряпанный для него одним приятелем перед отправкой из Москвы, фальшивый мандат, удостоверяющий будто податель его, товарищ Петряк, является и агитатором, и организатором, и уполномоченным для сношений с коммунистами во всех странах, комиссаром, и чуть ли не главным барабанщиком и музыкантом всемирно известной Первой Конной Армии…

Петряк мысленно умер.

Шпион же, наткнувшись на бумажку, едва не подпрыгнул от радости за то, что оправдалось его подозрение.

— Что? — рычал он во все стороны, — немой! Русский штучка! Большевистский штучка! Звереныш, у-у-у какой злой дух из самой Москвы сюда забрался!..

Перепуганные полицейские, посмотрев на непонятную бумажку, вдруг сразу изменили свое поведение и сейчас же панически обступили Петряка, убитого не столько собственным провалом, сколько обнаружением рокового документа. Провал с этой бумажкой был для него теперь равен гибели его репутации перед комсомольской братвой всего мира.

Полицейские ничего этого не знали.

— Начальнику это! — держались целых три варвара за несчастный мандат.

— В колодки джалы[25] его! — волокли они Петряка.

И парализованный подросток даже не сопротивлялся, прощаясь заранее с жизнью.

Его привели в какой то пустой каменный, темный простенок тюрьмы, где маленькая, с кулак величиной амбразура в толстой стене была единственным источником света.

Здесь валялись на земляном полу избитые остатки соломы.

Когда ввели сюда Петряка, группу полицейских и схваченного узника догнал какой-то дикий азиат тюремщик, который своими глазами хотел посмотреть на необычайную жертву ареста.

Он скомандовал что-то, и Петряка, дергая во все стороны, усадили на пол, замкнув его ноги в колодки.

Пригрозив ему еще расправой и ткнув об пол, тюремщики, наконец, ушли.

Петряк убито поник головой.

Одна невыносимая мысль ворочалась в мозгу парня. Он очень быстро сообразил, что как не опасна была находка мандата полицией лично для него, значительно худшим однако было то обстоятельство, что местные власти и прежде всего французское правительство, во владениях которого он был схвачен, использует эту находку для подрыва престижа Союза Социалистических Советских Республик. Франция, правда, давно уже признала советское правительство. Но это, вынужденное обстоятельствами, признание было весьма непрочным, и все отношения между реакционно-демократическим французским кабинетом и Наркоминделом СССР сопровождались постоянной угрозой их разрыва. При чем главным жупелом не только у французского, а и у всех правительств буржуазии, посредством которого они пугали обывательское и мещанское воображение, так называемой, демократии, была вот уже в течение почти пяти лет «большевистская пропаганда на Востоке».

Никто этой «пропаганды на Востоке» советского правительства нигде до сих пор раньше обнаружить не мог, хотя чего кажется не дал бы любой кабинет министров Европы и Америки, чтобы только доказать, хотя бы одним примером существование связи между деятельностью коммунистов в разных странах и советским правительством. И вдруг, случайно обнаруженное, самочинное удостоверение комсомольца давало в руки империалистов всех стран такой повод для самых яростных выступлений против советских республик, что, думая теперь о последствиях своей неосторожности, Петряк не мог считать себя иначе, как злейшим врагом и предателем советской власти.

Мог ли он в самом деле с таким сознанием своей вины спокойно теперь думать о товарищах и об общем с ними деле? Не принес ли он вреда своей несчастной страстью к бумажкам значительно больше, чем пользы, какую принесла его работа в организации комсомола? Несомненно французские власти, использовывая документ, раздуют этот случай, всем станут известны обстоятельства его провала, и тогда мало того, что он погибнет от руки врагов, но еще вдобавок и друзья о нем будут думать с презрением.

— Ах, проклятие! — метался несчастный семнадцатилетний колодник, судорожно вздрагивая в своем тряпье и горячечно блуждая глазами то по одежде, то по тяжелому дереву колодки, не дававшей даже подняться ему и удариться головой о стену, то по темному пространству своей каменной могилы. — Но неужели ничего нельзя сделать?

И Петряк закачался над колодкой, продолжая свои думы.

— Что сделает Наркоминдел в России, если получит от французского правительства ноту об обнаружении агитатора с советским удостоверением? Он, не подозревая даже о деятельности «Батальона всех за всех», конечно, объявит это удостоверение подложным, ибо органы советской власти никогда таких документов не давали и командировок не делали. А если французский представитель в Москве захочет проверить по регистрационным журналам подлинность мандата? — спросил сам себя Петряк. И вдруг он поднял голову, осененный новой мыслью:

— Да ведь он там ничего не найдет: удостоверение собственного производства. Ура! Дутый номер ставился на глазах самого Петряка… Пускай ищут!