Большие проблемы маленькой блондинки

Масютин недобро улыбнулся самому себе. Трусливый подонок. Нашел время пацанами прикрываться. Нет, хотя бы себе признаться, что от тошноты и ломок хочется в свой дом, где всегда есть что пожрать, где поспать и где его всегда почти, кажется, ждут. Нет же, о сыновьях вспомнил…

— Девяносто семь рублей восемьдесят пять копеек, — как будто нехотя пробубнила кассирша и тут же вызверилась, продолжив: — Ищите без сдачи, мелочи у меня нет!

Ясно, надо отдать сотню и валить подобру-поздорову, чтобы вслед тебе не шипели и не смотрели, как на последнего жлоба. Хотя ради смеха можно было бы порыться в кошельке и наскрести ей… Только не до смеха ему сегодня, совершенно не до смеха.

Масютин сунул ей сотню, подхватил покупки, сумки и вышел на улицу. Немного постоял на ступеньках, с недоумением посматривая на противоположную сторону. В огромные стеклянные двери гипермаркета сочился непрерывный поток человеческих тел, жаждущих оставить там свои деньги. Спешили, толкались, злились, если кто-то наступал на пятки или пролезал вперед, задев локтем.

Он не любил таких магазинов, Светка любила. И Жанка любила тоже. А он нет. Половина же из того, что там бывало куплено, почти никогда потом не находило себе применения. А бралось только потому, что брал кто-то рядом, или потому, что упаковка нарядная. На это и расчет. На облапошивание. На алчность. На глупость и рассеянность. Потому и не любил Масютин подобных магазинов. Ходил только из-за Светки.

Она обычно шла чуть впереди, толкая перед собой доверху нагруженную какой-нибудь дребеденью тележку. Он сзади, будто бы не с ней. Она любовалась заваленными прилавками, находя в этом удовольствие. А он любовался ею. Умилялся ее остренькими лопатками, выпирающими из-под обтягивающей розовой футболки. Наблюдал, как маятником пляшет ее белокурый хвост на макушке. Как она нагибается, как поднимает руки к верхней полке, оголяя безупречно гладкий живот с крохотной родинкой чуть слева от пупка.

Черт, черт, черт!!! Неужели это никогда не повторится?! Неужели ее не будет больше?! Он же не сможет… Он же…

«Иди, Масютин, и сожри свои беляши, и запей их этим жутким кефиром, дата реализации которого была просрочена еще пару дней назад, но тебе его все равно всучили, видя по твоей облезлой роже, что тебе не до тонкостей. Иди, Масютин, посиди и подумай, кто мог… За что… И как долго вообще тебя виртуозно держали за последнего лоха и имели во все лопатки…»

И он пошел на улицу Гирина, в тот самый пятый с любого краю дом. Пошел, наверное, в последний раз. Зачем ему теперь-то там бывать? Упиваться горем, воспоминаниями? Так они тоже ничего, кроме боли, не принесут. Подло все… Подло, больно, гадко…

В квартире кто-то побывал.

Хотя о чем это он? Вчера же был вторник, чужой по графику день. Потому и лезли в глаза чужие вещи, которые обычно Светка убирала к его приходу подальше. Светки не стало, убирать чужую постель некому. Доставать принадлежащую им тоже.

Масютин брезгливо покосился на клетчатый плед, скомканный посреди кровати. Тут же поискал взглядом свои и ее тапки. На месте. Стояли рядышком возле того самого обогревателя, который Светка всегда включала к его приходу, если бывало прохладно. Там же рядом, на продавленном кресле, две их подушки, одеяло в сиреневом шелковом пододеяльнике, простыня и Светкин халат. Она редко его надевала, предпочитая носиться по квартире в кофте и колготках. Он настаивал, пытаясь приучить ее выглядеть как женщина, а не как детдомовский нищий переросток.

Уронив сумки со своими вещами и пакет с беляшами и кефиром, Масютин подошел к креслу и сгреб в охапку Светкин халат. Прижал к лицу пушистую мягкую ткань и с силой втянул в себя ее запах. Странно, но она всегда пахла очень сладко. Будто смешали ваниль, апельсиновый сок, притушили цитрус мятой и всем этим обдали Светку с головы до ног. Первое время после знакомства с ней Масютин даже подозревал, что она использует вместо духов какую-то кулинарную смесь, потому что нет денег. Потом понял, что это кожа ее так пахла. Кожа, волосы, которые она мыла детским мылом. Ноги, руки, кончики пальцев, даже мысли ее казались ему такими же сладкими.

Так ли уж много знал он о ней?! Почему это случилось с ней? С ним? С ними? Он же хотел как лучше и не хотел, чтобы как всегда. Он хотел все по-честному, а она…

Он неожиданно со злостью отшвырнул халат и, развернувшись, двинул в кухню. Разложил на столе пакет с застывшими беляшами, грубо разорвал пакет кефира, едва не пролив его себе на брюки. Но обошлось, уронил только несколько капель на стол. И принялся жадно хватать зубами слипшееся тесто, не отрывая остановившегося взгляда от окна. По сторонам он больше смотреть не мог. Даже в какой-то момент пожалел, что вообще сюда пришел. Но потом успокоился. Собирался же подумать? Собирался. Лучшего места не найти. Может, здесь посетит прозрение.