Большие проблемы маленькой блондинки

И как Светка потом в квартиру вошла. И как Виталик оттуда с трясущимися руками выскочил. Выскочил и даже дверь за собой не закрыл. Илюша сунулся в квартиру и…

И рванул следом за Виталиком, продолжая творить свой гражданский долг. Поймал его на улице, за углом. Саданул по башке, спеленал скотчем из бардачка собственной машины и пристроил его в багажнике. И только потом уже снова пошел туда: в ту самую квартиру, в тот самый дом, а там уже Женька…

Все это Илюша Гавриков самолично рассказал Стасу Щукину возле дежурной части. Горд был очень собой, да. Хотя действительно было чем гордиться-то…

Когда Жанна свернула на свою улицу, едва не расплакалась от облегчения. Даже способность о чем-то думать тут же пробудилась.

Наконец-то она дома! Наконец-то весь этот кошмар закончился! Преступник найдет, пойман и будет разоблачен. Стас уедет домой. А она…

Она продолжит жить дальше. С Женькой или без него, но продолжит. Скоро вернутся дети, и ей станет совсем хорошо. Они подумают вместе, посовещаются и, наверное, заберут себе ту уставшую от боли одинокую псину, которую она кормила все эти дни. Кстати…

Из дома выносить ей было больше нечего. Холодильник давно уже оскалился пустым нутром. Шпроты и те они со Стасом съели. Нужно что-нибудь срочно купить.

Жанна завернула в крохотный частный магазинчик с теплым добрым названием «Уютный». Купила хлеба, масла, чая для себя. Колбасы, сосисок, пачку замороженных котлет — это для одинокой собаки. Хотя какая же она теперь одинокая. Ей теперь эта псина точно нужна. Она ее точно не бросит.

С пакетами в обеих руках Жанна вошла под арку своего двора и тут же принялась искать глазами свою псину.

Не было видно нигде! Хоть плачь, не видно! Неужели сбежала в поисках лучшей доли?..

— Мальчики, — обратилась Жанна к группе подростков, шмыгающих хоккейной шайбой по умытому дворником дворовому асфальту, — вы тут собаку не видели?

— Которую? — отозвался самый младший и тут же пропустил гол в начерченные мелом ворота.

— Ну… Большая такая, вислоухая, с доброй мордой, — начала она перечислять собачьи приметы, не переставая оглядываться. — Она все время возле вот этого подъезда сидела. Вон и миска ее…

Миску выносила собаке она и еду туда накладывала каждый день. С запасом накладывала, чтобы той на весь день хватало, пока ее новоиспеченная хозяйка по городу мыкалась в поисках убийц совершенно незнакомых ей женщин.

— Собаку увел дядька, — авторитетно заявил другой ребенок, зажав шайбу пыльными сандалиями.

— Дядька? Какой дядька? — Внутри все обо-рвалось и полетело куда-то вниз, с воющим тоскливым стоном полетело. — Дядька… Может, хозяин ее? Ну, родственник ее умершего хозяина, да?

— Нет. Тех мы знаем. Не он. Тот ее пинал вот так! — И мальчик с силой саданул по шайбе. — Этот другой. Он ее гладил…

«Забрали подкидыша вашего! Сегодня и забрали!»

Где-то когда-то в кино слышала она эти слова, звучавшие сейчас в ушах очень отчетливо и очень противно.

Опоздала? Опоздала!

«Все собиралась, все хотела, да не успела и не смогла…»

Тоже из кино слова? Или из песни? Из очень грустной песни, между прочим. И ей тоже грустно сейчас. Просто до слез. И себя жалко, и псину, которую никто так не полюбит уже, как она. Они же вместе страдали. Можно сказать, бок о бок страдали. И понимала та ее как никто, заглядывая прямо в душу умными добрыми глазищами.

— Ладно… Спасибо вам… — пробормотала Жанна подавленно и пошла в подъезд.

При них держалась, а как по лестнице пошла наверх, не выдержала и расплакалась. Встала возле своей двери, швырнула не нужную теперь никому колбасу с котлетами на пол и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Все перевернула вверх дном, все перерыла, нет и все. В сумке они были. Конечно, в сумке. Куда-нибудь упали за подкладку либо в одном из трех отделений покоились, застегивающихся на «молнию». Только попробуй все расстегнуть, тщательно обшарить, когда в груди печет, а слезы из глаз майским ливнем.

— Чего это ты, мать, уливаешься?

Дверь распахнулась сама собой, словно по волшебству. Женька… Ее любимый, самый ненаглядный на свете Женька Масютин стоял на пороге в одних трусах с полотенцем через плечо и глядел на нее устало и, быть может, виновато немножко.

— Я? — прошептала она и шмыгнула носом, не переставая реветь. — Я не уливаюсь, понял! Я просто плачу!

— Это я вижу. — Он поднял с пола пакеты, ухватил ее за руку и втащил в квартиру. — А причина хоть уважительная?

— Д-да… — Она не стала его отталкивать, когда он привлек ее к себе, уткнулась просто в плечо и прорыдала: — Собаку… Мою собаку увели со двора! Я… Я хотела ее домой взять… А ее…

— Ах, собаку! — Он вдруг засмеялся и выдохнул: — Твоя собака — не собака, а просто поросенок какой-то! Жрет уже второй час, не переставая.

— Жрет?! Второй час?! — Упершись в его голую грудь руками, Жанна отстранилась и заморгала мокрыми ресницами. — Ты хочешь сказать, что она?.. Она здесь?! И ты тот самый дядька, который ее увел?!

Масютин кивнул жене, крепко стиснув рот, и тоже с чего-то часто-часто заморгал.

— А почему, Жень? Почему?!