Большие страсти маленького театра

Помимо всего прочего меня волновало то, что на горизонте «нарисовался» этот самый Блатняков, о котором чуть поддатый Петрович сообщил кучу нелицеприятной информации. Если говорить в общих чертах, то в сравнении с Блатняковым тщедушный Жлобов казался просто пай-мальчиком, меценатом, филантропом и просто светлейшим человеком, и лично встречаться с ним я вовсе не хотел. Впрочем, когда мы пытаемся убежать от судьбы, мы находим ее именно на той дороге, по которой драпали от нее на всех порах.

Наутро я явился в театр за двадцать минут до положенного времени и, проходя в сторону зрительного зала, услышал громкие крики и ругань из кабинета мадам Фишман, дорога к сцене неизбежно вела через ее обитель, именно поэтому мне пришлось подойти ближе. Слышался гортанный голос помрежа Валеры, и тонко-протяжное хриплое сопрано Карловны.

– Я за себя не ручаюсь, Карловна, имей в виду! Думаешь, я не в курсе, что все денежки Льва Давыдовича ты прикарманила себе, а сейчас сидишь тут и играешь в добродетельную старушку?! У нас актеры от голода пухнут, все гримеры в кредитах, у всех семьи, а ты закрысила себе почти пятнадцать лимонов и живешь припеваючи! – Надо сказать, что помреж был возмущен до глубины души, так, словно это было его личной болью. Меж тем, бухгалтерша не уступала ему в оборотах речи.

– А тебя это прям гложет да, Валерочка?! Ты за свои деньги беспокойся, а не чужие считай. Все деньги Льва Давыдовича ушли на дело. – Карловна, видимо, прочитала немой вопрос в глазах Валеры и, не дав ему раскрыть рот, мгновенно на него ответила: – А вот на какое дело – тебя не касается!

Послышался громкий звук удара ладони об стол:

– Учти, старая ведьма, я просто так это не оставлю, в театре все про твои делишки знают! – С этими словами Валера словно бы вылетел из кабинета, едва не сбив меня с ног. Увидев меня, он сконфуженно выпрямился, кивнул головой и жутко злой двинулся в сторону курилки. Заприметив меня в дверном проеме, Маргарита Карловна расплылась в доброжелательной улыбке, я подумал, что надо ковать железо, пока оно согласно.

«Пора».

Я вошел в кабинет к Маргарите Карловне и закрыл за собой дверь. Бухгалтер сидела за офисным столом, укутавшись в шелковую шаль, и, попивая чай, стучала маленькими пальчиками по клавиатуре компьютера старого образца. Я решительно пересек кабинет и сел напротив нее.

– Хотел сказать вам отдельное спасибо за поддержку театра в сложное время. – Я решил заходить издалека, лицо старухи просияло.

– Ну что вы, я ведь ратую за этот театр, он ведь уже как дом родной, как можно отдавать его в лапы продажных коммерсантов и ворюг? – приторно-сладко ответила Карловна, предлагая мне чашку чая. Я любезно согласился, и пока старуха возилась с заваркой, чашками и зефиром, я огляделся вокруг. Несколько железных шкафчиков, забитых годовыми отчетами, видавший виды сейф в углу, несчастный фикус в горшочке, что несчастно поник всеми листочками и пожелтел от тоски, и огромный стол, на котором чинно выстраивались стопки папок, подписанных изящным почерком на корешках: «ЗАРПЛАТА ИЮНЬ», «ГАСТРОЛИ», «НАКЛАДНЫЕ ПО ДЕКОРАЦИЯМ» и т. д. Маргарита Карловна придвинула ко мне чашку, поставила тарелочку с зефиром по центру и присела напротив меня.

– Маргарита Карловна, – обратился я к бухгалтерше, поднося чашку ароматного чая ко рту, – скажите мне, пожалуйста, каким Лев Давыдович был человеком? Много про него слышал, но не имею полной картины.

Услышав про Зильберштейна, мадам Фишман опустила глаза в пол и, несколько раз сконфуженно кашлянув, ответила:

– Левочка… кхм… Лев Давыдович был человеком слова, они у него никогда с делом не расходились, он всю жизнь отдал театру, нашему театру. Хотя при всех его финансовых возможностях он мог выкупить Большой Московский театр или даже Мариинку. Но он остался здесь, поднимать культуру этой провинциальной глуши. – Маргарита отхлебнула из чашки. – Он любил всех нас, золотой был человек.

Я сочувствующе кивнул и, поняв, что мне удалось зацепить старуху за живое, продолжил:

– А в каких отношениях с ним была труппа, может, какие-то конфликты внешние или внутренние? – как бы невзначай бросил я. Карловна насторожилась, это было видно по ее взгляду и осанке, натянувшейся, словно струна. Я осекся. – Не подумайте, что это допрос, просто чтобы принять на себя руководство таким большим коллективом, нужно знать достоинства и недостатки прежнего руководства, чтобы не повторять ошибок. – Тысячекратно благодаря своего педагога по актерскому мастерству я блистательно сделал вид, что действительно говорю о чем-то отдаленно для меня важном. А знаете, в чем секрет подобной техники? Самое главное – убедить в этом себя, убедить в том, что предмет беседы не то чтобы важен, да и вообще собеседник может не отвечать – мы много с этого не потеряем. И в тот момент, когда разум в этом убедится, то включится внутренняя вера, поменяется взгляд, даже осанка и манера речи, Карловна поверила и расслабилась.