Большое Гнездо

Мария провела ладонью по лицу и счастливо улыбнулась. Вспомнилось ей пронзительно-холодное и светлое зимнее утро — то первое утро, когда поднимали на звонницу колокола. То было чудо, перед началом которого тянулась длинная вереница дней, наполненных суетой и тревогой.

Однажды Всеволод привел на двор мужиков — нечесаных, в лаптях и посконных рубахах, с лицами, разъеденными серой копотью, — долго беседовал с ними в сенях, а после ворвался в ложницу, обнял Марию и сказал, что будут и у них во Владимире колокола не хуже киевских.

Тогда она подивилась: чему так радуется князь? И разве худо жилось им до этого без колоколов?..

«Динь-дон, динь-дон», — пело за оконцем. Нынче-то без колоколов и день начинать тошно. А вызвонят — словно душу вольют, наполнят всего тебя солнечным светом.

Отпели колокола к заутрене, замер в небесной глубине, в синей бездонности последний серебряный колокольчик. Пора и за дело.

Кормилица, грудастая девка с глуповатым лицом и маленьким, как пуговка, носиком, ввела в ложницу Святослава, держа его за руку, тонким голоском пропела:

— А вот и матушка. Кланяйся матушке, княжич.

— Подойди-ко, подойди-ко поближе, — улыбаясь, позвала мальчика Мария.

Княжич оглянулся на кормилицу, потупился и, шаркая ножками, обутыми в аккуратные сапожки, приблизился к матери.

— Да что же ты хмурой-то? Аль мамка обидела? — привстав, обняла его Мария.

Святослав помотал головой.

— Сон ли какой пригрезился? — продолжала допытываться мать.

— Нонче с утра невеселый, — сказала кормилица. — Должно, и впрямь во сне напужался.

— То пустое, — покрывая поцелуями лицо мальчика, успокаивала его Мария. — А погляди-ко в оконце: солнышко на дворе, птички поют… Хочешь, возьму тебя с собой в монастырь?

— Хочу, — прояснилось обрамленное светлыми кудряшками лицо мальчика.

— Эк обрадовался, — льстиво вставила кормилица. — И то верно сказывают: у кого есть матка, у того голова гладка.

Марии понравились к месту сказанные слова кормилицы. Она улыбнулась и, повернув мальчика спиной к себе, легонько подтолкнула в плечико.

— Ступай, ступай к кормилице, да однорядку [33] надень, да шапочку соболью.

День обещал быть безветренным и ясным. Сидя с княжичем в открытом возке, Мария смотрела по сторонам светлым взором. Мужики и бабы на улицах останавливались, низко кланялись княгине, ребятишки, пяля глаза, бежали за возком.

Исполненный важности возница-мужик в красном зипуне и заломленной на затылок шапке осторожно правил лошадьми, беспокоясь, чтобы на ухабах не растрясти княгиню и княжича. Лошади, покорные его руке, шли ровно, возок покачивался, оставляя за собой белые облачка пыли. Ярослав ерзал на покрытом мягким полавочником сиденье и бросал завистливые взгляды на бегущих позади возка ребятишек.

— Куды глядишь-то, куды? — одергивала его мать. — То холопы, ты им не чета.

В бархатной однорядке было жарко, новые сапоги жали, а шапка, отороченная соболями, то и дело сбивалась Святославу на нос. Вот бы пробежаться сейчас так же, босому, за возком, а после окунуться в речку, где в заводи быстро бегают по воде длинноногие жуки. Но делать этого княжичу не велено, мать строга, и кормилица зорко стережет его с утра до вечера, водит за руку по детинцу, а ежели и зазывает ребятишек, то для того только, чтобы потешить Святослава, но играть вместе — ни-ни…

Резвые лошаденки спустились к Лыбеди. Колотившие белье на мостках бабы выпрямились, приставив ладони ко лбу, залюбовались княжеским расписанным золотыми петухами возком.

— И-и, милые! — прикрикнул возница, взмахнув кнутом. Лошади захрапели, резвее побежали на пригорок, где за рощицей виднелись стены монастыря, а из-за них выглядывали купола собора.

Княгиня быстро перекрестилась, локтем подтолкнула в бок княжича — Святослав тоже перекрестился. У ворот их уже поджидала игуменья. Две юркие монашки с быстрыми, угодливыми глазками подскочили к возку и, бережно придерживая Марию за руку, помогли ей сойти. Игуменья взяла на руки княжича.

— А тяжеленькой-то какой, — сказала она, прижимая его к груди. — Славной вырастет молодец, на радость тебе, матушка.

Откровенная лесть старухи пришлась Марии по душе. Приветливо улыбнувшись, она сказала:

— Твоими устами да мед пить, Досифея.

— Ибо сказано во Святом писании, — потупив взор, ответствовала игуменья: — «Благословенна ты между женами, и благословен плод чрева твоего!»

— Аминь, — пролепетали монашки.

— Здоровы ли детки твои, Константин и Юрий? — неторопливо продолжала Досифея.

— Слава богу, здоровы.

— И дщери?

— И дщери, — так же неторопливо отвечала Мария.

— И муж твой, великий князь наш Всеволод?

— Здоров и князь.

— Счастливая ты, Мария, — сказала Досифея. — Народила сынов и дщерей, и все пребывают во здравии — то воля божья. Под единой крышей живете, творите мир и благодать. Не зря нарекли князя нашего Всеволода в народе Большим Гнездом.

Чудные речи распевно сказывала игуменья, и Святослав, прижимаясь к матери, слушал ее с открытым ртом.

— А теперь пожалуй в мою келью, матушка, — пригласила Досифея и, опираясь на посох, пошла впереди, указывая дорогу.