Бомарше

Это нравоучительное послание, на наш взгляд, весьма красноречиво характеризует Бомарше того времени: перед нами удручающие доказательства преждевременного угасания блестящего когда-то ума и недостатка вкуса. В пятьдесят четыре года Фигаро превратился в Бартоло и Бридуазона в одном лице, его речи не уступают в комичности речам этих персонажей. А главное, его вновь потянуло к нравоучениям, которыми грешили его первые пьесы, видимо, именно поэтому одновременно с «Женитьбой», с успехом шедшей на сцене и уже сыгранной более ста раз, он возобновил в «Комеди Франсез» постановки «Евгении» и «Двух друзей», произведений, которые, вероятно, были созвучны самым чувствительным струнам его души. По натуре Бомарше прежде всего был поборником справедливости, но вот выразить это наилучшим образом ему удалось лишь в своих сатирических произведениях: мемуары против Гёзмана написаны пером Фигаро, но с возрастом Бомарше явно стал впадать в заунывный пафос. А между тем именно в это время Моцарт, очарованный «Женитьбой Фигаро», заказал Да Понте написать по ней либретто, которое обрело бессмертие не только благодаря музыке Моцарта, но и благодаря пьесе, ставшей источником вдохновения композитора.

И словно завороженный этими божественными песнопениями, склонный к нравоучениям супруг Марии Терезы де Виллермавлаз вдруг вновь бросился в пучину страсти, той страсти, что не отпустит его до последних дней жизни.

Глава 44

МАДЕМУАЗЕЛЬ НИНОН (1787)

Однажды у дверей особняка голландских послов появилась некая дама и сказала, что хочет повидать Бомарше. Хотя имя посетительницы, назвавшейся г-жой Уре де Ламарине, было ему незнакомо, он приказал провести ее к себе: и вот в его гостиную вошла женщина лет тридцати со светло-каштановыми волосами, голубыми глазами и живым взглядом. Чистый лоб и прямой нос, наводившие на мысль о древнегреческих статуях, позволяли предположить, что она уроженка Средиземноморья. Ее небольшой рот с довольно тонкими губами, с которых не сходила прелестная улыбка, стройная и грациозная шея и восхитительная грудь были живой иллюстрацией фразы знаменитого скульптора: «Она слишком хорошенькая, чтобы называться красавицей». Нет никаких сомнений в том, что это создание приковывало к себе мужские взгляды. Знавшие ее уверяли, что душа ее была столь же прекрасна, как и тело. Она отличалась умом, рассудительностью и твердым характером; была образована, умела мило поддержать беседу, и речь ее была презабавна.

Уверенная в своей красоте (если судить по тому, как она сама описала себя в письме от 30 жерминаля IV года, то она была вылитой г-жой Дюбарри) и своих умственных способностях, Амелия Уре де Ламарине не слишком следила за модой, а некоторая небрежность в одежде придавала ей еще больший шарм.

Нам неизвестны подробности их первой встречи, на самом же деле они уже давно были знакомы. Возможно, чтобы объяснить свое вторжение в его дом, посетительница просто сказала: «Бывшая Нинон», а если Пьер Огюстен сразу не понял ее, добавила: «Нинон из Экс-ан-Прованса». Этого уточнения должно было хватить, чтобы оживить его воспоминания. Действительно, после процесса в парламенте Прованса, когда он окончательно выиграл тяжбу с графом де Лаблашем, Бомарше получил множество писем от женщин, одно из которых настолько поразило его, что он вступил в переписку с его отправительницей. Эпистолярный роман начался вот с этого послания, написанного в Эксе 1 декабря 1778 года:

«Сударь,

юная особа, изнемогающая от тяжести своего горя, ищет вашего участия. Ваши душевные качества, известные ей, служат ей порукой в том, что вы не осудите шаг, на который она осмелилась и который показался бы безрассудным, обратись она к кому-то другому, а не к вам… Я чувствую к вам какое-то необыкновенное доверие. Вам не стоит на это обижаться, мое сердце велит мне поступать так, как оно мне подсказывает. Оно говорит, что вы не откажете мне в помощи. Да, вы поможете мне, вы поддержите оскорбленную невинность, ведь у вас слава именно такого человека. Меня оставил мужчина, ради которого я пожертвовала своей честью; я оказалась жертвой соблазна, но отнюдь не предавалась греху. Плача, но не краснея, я признаю, что отдалась любви — чувству, а не пороку и распутству, которые стали обычным делом в наш распущенный век. Даже в объятиях своего возлюбленного я сожалела о содеянном. Но чем больше я оплакивала свою мучительную жертву, тем больше верила в то, что достойна уважения за совершенный поступок. Да, я осмеливаюсь говорить это, поскольку, даже предаваясь любви, сохранила чистоту своего сердца».

Эта незнакомка, зачитывавшаяся, видимо, «Новой Элоизой», чем-то напоминала Евгению, героиню первой пьесы Бомарше. Со все возрастающим интересом он продолжал читать письмо, в котором ему стремились доказать с помощью довольно откровенных подробностей, что чем больше влюбленная женщина отдавалась чувственному наслаждению, тем чище становилось ее сердце.