Бомба в голове

Действительный член Академии медицинских наук Полуэкт Захаров сидел за столом в своём рабочем кабинете и обдумывал сложившуюся на данный момент ситуацию. Проблема заключалась в том, насколько важными являются полученные им сведения и как ими в дальнейшем следует распорядиться. Возможно, будет лучше в первую очередь побеседовать с журналистом. От него скорее можно ожидать разъяснений, чем от мрачных типов с кодированным сознанием, которые, как чёрные дыры, заглотят его слова со всеми попутными междометиями, похлопают его по плечу, не сказав даже «спасибо», и скроются за дверью, не забыв засунуть ему между ягодиц дополнительный «жучок». Он был далёк от личной выгоды, тем более что небольшое вознаграждение за свои услуги уже получил. Но кое-какую корысть в данном деле, не связанную, если можно так сказать, с материальной составляющей, всё же имел. Необычность поведения пациента, неординарность его личности, необъяснимый феномен событий, с которыми доктор столкнулся, – всё это делало его сопричастным к какой-то дьявольской игре, отказаться от которой он теперь уже был не в силах. И, как любой азартный человек, он, несомненно, желал быть в этой игре победителем.

Он уже несколько дней наблюдал за Канетелиным не как врач, а как тюремный надсмотрщик, выполняя просьбу и желание, которые были ему высказаны в конфиденциальной форме. Пациент проявлял нервозность, чурался других больных и, похоже, желал выйти на контакт, но только не с кем-нибудь из персонала клиники и не с ним. Это Захарова немного задевало, хотя он вроде и нашёл объяснение необычной закрытости своего подопечного. В разговорах с доктором пришлось бы объяснять некоторые вещи, происходящие с ним, которые Канетелин умышленно скрывал, скрывал по причинам, возможно, даже от него не зависящим. Или не мог объяснить, поскольку некоторыми событиями с его участием, по всей видимости, сам был слегка потрясён. Для физика Захаров, похоже, был не тем человеком, которому можно доверять, поскольку в его представлениях круг интересов доктора очерчивался только своей клиникой и собственным благополучием. Другое дело журналист, да ещё лично заинтересованный в расследовании. Ему можно довериться в любой степени, постоянно подогревая интерес, и тот без лишних разговоров исполнит любую просьбу физика на стороне. Если у учёного присутствует мышление, то, само собой разумеется, он будет пытаться утаить свои идеи, а может, даже и попробует приступить к активным действиям.

Захаров сам видел, как занервничал, едва заметно, но забеспокоился пациент, когда узнал, что к нему пришёл представитель журналистской братии, знакомый с его бывшим коллегой. И не случайно Канетелин, постоянно углублённый в себя, вдруг прорвал преграду отчуждения и выдал в свет вполне членораздельные, значимые фразы. Стало быть, с журналиста будет явно больше проку, чем с знакомых федералов, с ним надо дружить. Он как связной, через которого придёт дополнительная информация, а она в дальнейшем может очень даже пригодиться.

Захаров встал и прошёлся по кабинету. Было одиннадцать часов вечера. Сегодня он задержался в клинике, что в последние дни происходило довольно часто. Он подолгу засиживался у себя, просматривая архивные дела, видеозаписи, с помощью специальных программ обрабатывая и анализируя психосоматические реакции пациентов. В столе лежали материалы по двум неоконченным научным статьям, но в последнее время руки до них не доходили. История с Канетелиным не давала покоя, он думал о его состоянии и всё отчётливее понимал, что степень расстройства его психики, так же как и вероятность полнейшего восстановления умственных способностей пациента, лежат вне зоны его действующей практики и не сопоставимы ни с одним подобным случаем. Физик не был сумасшедшим, просто в нём на время что-то сломалось. Потом само починилось, и сломалось другое. Потом ещё раз, и так он периодически терял ориентацию во времени и навыки, приходя в себя теперь значительно чаще, что единственное можно было констатировать с уверенностью.

Показалось, что этажом выше что-то брякнуло. Доктор бросил взгляд на гладкий потолок. Потом посмотрел на зашторенные окна и на дверь, будто пытаясь увидеть за ней пустоту приёмной. Сейчас там никого не было, а по всем коридорам клиники было включено только дежурное освещение. Немного подумав, потеребив пальцем подбородок, доктор подошёл к стеллажу и, прислушавшись к тишине, запустил руку в глубь средней полки.

Стеллаж неслышно отъехал в сторону, открывая проём потайного входа. Захаров вошёл внутрь помещения, включил свет, и толстая перегородка тут же встала на своё место, заперев его в маленькой прямоугольной комнатке.