Бомба в голове

Она давно уже изучила Олега во всех подробностях. Он умел отстоять свою правоту в равных, аргументированных спорах. Умел организовать работу в коллективе. Делячество и зазнайство вызывали у него глубокую неприязнь, а нечестность в достижении конкретных целей он глубоко презирал. Но в этой своей правильности сам довольно часто позволял себе лукавство в мелочах, обман без зримого эффекта – так, по пустякам. Она не раз наблюдала, как он жульничал с проходимцами или говорил неправду людям для своего удобства. Однако критерии нравственности для себя определяем ведь мы сами. Даже у идеально правильного человека нечестный поступок может выглядеть в его глазах как временное оружие против ещё более мерзкого – но опять же на его взгляд – деяния. Он собственноручно выдаёт себе индульгенцию на отпор и даже не утруждает себя оценками своего личного поведения на фоне коварного недруга, мило вздыхая после одержанной победы, будто в умении побеждать ему нет равных. И потом опять возвращается в русло своих понятий, забывая неприятный инцидент как самый будничный, текущий эпизод в жизни.

Однажды Олег сказал, что, видимо, достоин в этой жизни большего и обязательно добьётся своего, если не возникнет никаких серьёзных осложнений в их коллективе. Она поинтересовалась тогда, какие это могут быть осложнения, заметив, кстати, что он и так пользуется значительными привилегиями, они очень даже неплохо живут и для любви им, в общем-то, всего хватает. Олег как-то странно улыбнулся, сделав вид, будто она чего-то не понимает. Он впервые тогда заговорил о своих возможностях, словно они только что познакомились и она практически ничего о нём не знает.

– Я чувствую в себе силы, огромный потенциал, – сказал он. – Мне кажется, будь я музыкантом или художником, я и там бы достиг серьёзных успехов.

Будь он музыкантом или художником, оценить его талант было бы проще. То, что ей сразу пришло в голову и о чём она, будучи умной женщиной, не сказала вслух, означало ни много ни мало глубокую неудовлетворённость творческого самолюбия, когда не видишь плоды своего труда многократно умноженными, в непосредственной близости от тебя играющими яркими красками признаний, благоухающими тонкими ароматами восхищений, что подбадривают бравурным звучанием аплодисментов, растворённых в гордой зависти иных и являющих тот сладкий привкус величия, который единственно и даёт тебе право считать себя непревзойдённой личностью. Нет, он не был актёром – он являлся великим тружеником. Она живо представляла себе, как у него кипели мозги, как он дёргался во сне в своих видениях, как снисходил до обычных приветствий по утрам, казавшихся ему бытовым убожеством, но непременно каждый раз воспроизводимых им, чтобы только не касались его мыслями о каком-то там диком невежестве. Это ли он хмурый и невесёлый! Вы ещё не видели его хмурым, как говорил однажды Штирлиц. Он скрывал свои заботы и чаяния, но та невыносимая карикатура, которой они выливались наружу, на всеобщее обозрение, не давала покоя ни ей, ни ему самому. Необходимо было делиться внутренним, необходимо было описывать то, что не можешь описать, – в этом было главное мучение. Она давно поняла этого милого зазнайку, настоящего гения предубеждений, славного баловня судьбы, приравнявшего свой безусловный талант к великой поступи человечества. Но если он наслаждался любовью без вдохновения, если носил иногда маску неприкасаемого, то, значит, действительно был озабочен мыслями, касающимися жизненно важных вещей.

– Конечно, я вряд ли смогла бы ему чем-то помочь, – рассказывала Марина Виталию. – Советы постороннего никогда не приносят нужного эффекта, они могут только раздражать. Видимо, я ещё не успела стать в его жизни самым главным звеном.

– Дело не в этом… Возможно, мы представляли Олега по-разному. Но мне кажется следующее.

Виталий, в постоянном побуждении рассказать ей о своих подозрениях, до этого момента одёргивал себя, пресекая самолюбивые попытки нагрузить её излишней информацией, но теперь не смог.

– Каждый человек непроизвольно оценивает себя на предмет своих сильных и слабых сторон. В любом сообществе, в любой период, – продолжил он. – В этом мы мало отличаемся от животных, а там если ты не имеешь права выпендриваться, то подыхаешь всегда одним из первых. Застолбить место под солнцем можно только завоеваниями. Талант этому безусловное подспорье, активность тоже важна в какой-то степени. Но рано или поздно приходится делать широкие шаги, чтобы бить дилетантов по боку.

– Без этого никак?

– Я думаю, нет. Надо действительно расталкивать всех локтями, иначе тебя сомнут. Причём действовать так приходится и по дороге к великим свершениям, и на пути к спокойному счастью в тихой гавани. Но вот тогда по-настоящему и проявляются нравственные позиции человека, отвечающие за то, чтобы идти вперёд, но не опускаться до элементарной подлости.

– Ты так говоришь, будто подлость бывает неэлементарной.