— Главное, бомбить до рассвета, чтоб лимонники твоим орлам перья не выклевали, — заявил Владимир Александрович Судец, — и готовь самолеты для дневного удара. Знаю, тяжело, люди устают, но ничего поделать не могу. Синоптики обещают грозовой фронт. Надо успеть пробомбить передний край.
— Будем работать, товарищ полковник. Максимову что передать?
— Он самолеты подготовил? Нет? Пусть сам через час позвонит, а пока передай товарищу, что для его тяжеловесов будет почти идеальная цель: на самом берегу, зениток мало, а наших истребителей будет много.
— Передам. У нас на аэродроме бензозаправщиков мало, не успеваем два полка одновременно…
— Успевайте. Бомбы есть? — Судец резко оборвал собравшегося было посетовать на технику и аккуратно выпросить своим орлам паузу Овсянникова.
— Моему полку хватит на 12 полноценных бомбардировок.
— Хорошо. Через четыре дня прибудет очередной эшелон. Пополните арсеналы, — говорил комкор коротко, немного резковато и по делу. — Можешь меня поздравить: командование расщедрилось на ромб.
— Комбриг?
— Генерал-майор, — хохотнул Судец, — совсем ты зарапортовался, Иван Маркович. Как гроза нам цели закроет, так зову всех к себе в Реймс, обмоем.
— Иван, вызывай Иванова, — скаламбурил Овсянников, поворачиваясь к майору Чернову, — пусть запускает моторы и взлетает.
— Явился не запылился, — приветствовал особиста полковник Овсянников, отрывая взгляд от разложенной на столе карты.
— Явился, — кивнул оперуполномоченный особого отдела, — ты ночью обещал проставиться.
— А ты обещал сопротивленцев приволочь, — не остался в долгу комполка.
— Взяли. Накрыли гнездо, — с этими словами Гайда опустился на стул, откинулся на спинку и, заложив руки за голову, широко, во весь рот заразительно зевнул.
— Показывай! — обрадованно потребовал Иван Чернов.
— Взяли пятерых, из них четверых живьем. Ни один гад не ушел.