Бомж. Псевдо-научно-фантастический рассказ обо всём понемногу

Обретя, почти семью, (Лариса настаивала на полноценной: кольца, ребёнок, ипотека), Игорь снова остался одиноким в душе. То на то и вышло. Любовь трансформировалась в совместное проживание и ведение хозяйства. Всё как у всех, всё как всегда.

Одинокая и истрёпанная душа Игоря полетела в шкаф вместе с синтезатором. Тихо пылиться и страдать от никчёмности.

Душа обязана трудитьсяИ день и ночь, и день и ночь![94]

— вспомнил он отрывок стихотворения из школьной программы.

— Ага, щаз-з-з! — раздражённо подумал Игорь, — Трудится только мозг и тело, причём так, что мама не горюй. А душа. А где она теперь? Жива ли ещё? Или на помойке — вместе с моими стихами и музыкой — на листках, в блокнотах и тетрадях, выкинутых Лоркой с антресолей.

— Так, начальник, чё-то тебя опять развезло, — в комнате появился Юрий с котом на руках, чуть позади него в воздухе висели блестящие шарики, — Короче, валим отсюда нахер. Мне в этом долбаном Египте тоже как-то не по себе.

23

Юрий очнулся в постели под тонким одеялом. Совершенно голый. Голова и рука больше не болели. В голове было свежо и ясно. Он моментально вспомнил всё, что с ним произошло в этот день.

— Ну и глюк однако, — подумал он, — Видать хорошо приложился скворечником о каменный пол.

Он осмотрел помещение, в котором находился. Белые стены, белый потолок, белое всё, залитое равномерным светом, источник которого Юрий не мог определить, как ни старался.

— В комнате с белым потолком, с правом на надежду.[95] — негромко пропел он и подумал:

— Однако странная больничка. От белизны всё сверкает. Ни приборов, ни шума, ни типичной больничной вони. Странно.

Он сел на своей койке и огляделся ещё раз.

— Ни окон ни дверей. А! Я походу умер. Радость то-какая! — хохотнул он в ответ на свои мысли, — Даже не думал что это будет так легко. Без всяких засасываний в туннель навстречу свету, порханием над собственной тушкой, и тому подобной слезливой хери.

— И куда я, интересно, попал? — он огляделся ещё раз, — На рай похоже. Вроде как, — он снова лёг и довольно потянулся, положив ладони под затылок. Есть не хотелось. Спать тоже. Вот разве что покурить.

— И за что мне в рай? — думал Юрий, — Вроде жизнь была такая же как и у всех. Так может это всё-таки ад? Ну да, такой, с евроремонтом. Ну по крайней мере, в прихожей. А за стенами — печи огненные и скрежет зубовный. Да похрену! Сейчас местный пахан нарисуется, и объяснит мне по понятиям, где и за что я буду коротать вечность.

Он натянул на голову одеяло, и сложив руки на груди в позе покойника, снова негромко запел:

— В комнате с видом на огни, с верою в любовь.

— А вам уже легче, даже поёте, — раздался нереально красивый женский голос.

Юрий, вздрогнув от неожиданности, высунул голову из-под одеяла.

— Оба-на! Ангел! — прошептал он, вытаращив глаза, когда увидел свою собеседницу.

Девушка, неопределённого возраста, явно очень молодая, даже юная. Она была одета в костюм наподобие спортивного, не слишком облегающий её стройную фигуру. Её белокурые густые волосы плавным водопадом стекали на плечи. Невозможно-синие глаза светились добротой и спокойствием.

Рассмотрев её лицо, Юрий обнаружил потрясающее сходство со своей возлюбленной детдомовских времён — Юлей.

Юля была старше Юрия на два года, но тем не менее дружила с малолеткой-тихоней, вечно торчащим в библиотеке, по прозвищу Гагарин — вечным объектом насмешек как сверстников, так и старших ребят.

Юрий поклялся себе, что как только отец приедет за ним, он обязательно уболтает его, слёзно упросит, умолит на коленях забрать из этого ада, вместе с Юрием, и его сестру по несчастью Юлечку — круглую сироту-подкидыша.

Но судьба распорядилась иначе, и они так и остались коротать свой срок в этом неуютном госучреждении — отстойнике для ненужных детей.

Потом, когда пришло время, Юля покинула негостеприимные стены детдома и ушла в самостоятельную жизнь. Они какое-то время переписывались. Из редких писем Юрий позже узнал, что она обрела счастье с мужем — офицером-подводником где-то очень далеко, близ холодных морей и баз стратегического назначения.

Письма приходили всё реже, а потом и вовсе перестали. Юрий остался совсем один. Если не считать редких визитов дальних родственников, которые так удачно спихнули восьмилетнего Юру на попечение государства много лет назад.

— Ох и заставили вы нас поволноваться, Юрий, — произнесла девушка, присев рядом с его кроватью на появившийся из ниоткуда стул.

— А как вас зовут? — спросил он, и вновь присел на своей койке, — И где я, собственно, нахожусь? И кого это — «нас»?

— Меня никак не зовут. Это чисто земная привычка — давать имена и определения всему, что видимо и знаемо, — спокойно ответила она, — Но раз вам так удобнее, зовите меня Юлия. Или Юля. И давай на «ты».

— А.

— Предвидя твой следующий вопрос, я скажу, что специально приняла такой образ, чтобы тебе было комфортнее общаться с нами.

— А. — вновь попытался задать вопрос Юрий.