Бонсаи

— Нет-нет! Даже если вы и правы, то в самой небольшой степени! Уильям все время надеется, что я скажу ему: «Нашел!» Я ведь получил неплохой эликсир, очень даже неплохой, но каждый день приносит нам все новые и новые разочарования, и конца им пока не видно. Столько хлопот, усилий, затраченных денег, надежд, и все без толку! С той поры, как Уильям поселился здесь, его настроение круто изменилось. Он не хочет допустить, чтобы дочь — а это самое дорогое, что есть у него в жизни! — стала женщиной. Представляете: он не разрешает ей раздеваться перед врачом. Даже передо мной. А как, позвольте вас спросить, проводить необходимые процедуры с культей, если пациента нельзя трогать и щупать как любого другого обыкновенного инвалида. Не спорю, он разработал механическую ногу, являющуюся настоящим шедевром инженерного искусства, но ему никак не вдолбить в голову, что искусственное бедро натирает и ранит культю. Да займись ты в первую очередь пациентом, сделай ему крепкую здоровую культю, а потом уже думай об остальном. Ан нет! Ему, видите ли, самое главное сделать протез, а тело — вопрос вторичный, мол, как-нибудь попривыкнет. Уильям во многих отношениях замечательный человек, но от пуританства избавиться до сих пор не сподобился.

— А как Мод сама относится ко всем этим проблемам? — поинтересовался Кларье, не забывший, что он находится здесь по делам службы. — Бедная девушка не может оказаться автором анонимных писем?

— Она? Да что вы! Бедное дитя! — искренне удивляется доктор. — Безусловно, счастливой Мод не назовешь. Но все любят ее и как могут балуют. И все-таки смотришь, как она ковыляет по парку — сердце разрывается. Девушка она красивая, но чувствует себя бесполезной. И к тому же она страдает от физической боли. Рана никак не хочет оставить ее в покое. Вы, кажется, уже упоминали фантомные боли. Это как раз тот самый случай: несуществующая нога зудит, жжет, чешется, колет… Не постоянно, нет! Боль налетает внезапно, подобно коварному зверю. И что самое ужасное: когда такое случается, бедняга Уильям начинает страшно раздражаться. По его словам, боли в несуществующей ноге есть не что иное, как способ высмеять сделанный им протез. Металл, пластмасса, электрические провода, ну как сюда может затесаться нечто совершенно нереальное: нога, которой и в помине нет! В такие минуты Кэррингтон теряет хладнокровие. А наша девочка, наоборот, улыбается и ходит как ни в чем не бывало, даже не скажешь, что перед тобой инвалид. Не удивляйтесь, она всегда одевается под мальчика и ходит в брюках, чтобы скрыть увечье. Более того, она обычно не красится и…

— Но вы ведь сказали, что Мод уже тридцать пять лет! — прервал его Кларье.

— Так и есть.

— А почему бы ей не выйти замуж? Сменить образ жизни?

— Ничего не выйдет. Ибо к ней уже, можно сказать, навсегда приросла частица отца: сделанная им искусственная нога.

Кларье с сомнением покачал головой:

— Мне немало доводилось слышать в жизни нелепостей, но то, что вы рассказываете, не лезет ни в какие ворота… Зато теперь я хорошо понимаю, что кто угодно в клинике, возмущенный всем тем, о чем вы сейчас мне поведали, мог написать эти анонимные письма. Со Ноте! Иными словами — убирайтесь восвояси со всеми вашими фантасмагориями!

Доктор взглянул на часы:

— Пора. Но прежде нужно позвонить ему, так как он не любит, когда к нему приходят без предупреждения.

Телефон висит за дверью на стене.

— Алло, Уилл?.. Можно прийти? Хорошо! Идем. Надеюсь, ничего серьезного? Нет, не волнуйся. Комиссар Кларье, конечно же, все поймет и не обидится. До скорого. — Он повесил трубку и несколько смущенно объяснил: — У Мод слегка разболелась голова. Но я убежден, что он просто-напросто запретил ей выходить из комнаты. Не желает, чтобы ее видели посторонние. Обязательно поговорите с ним о механике, он будет на седьмом небе. И хочу предупредить вас: не упоминайте в разговоре с ним имени Мод. Он убежден, что приключившаяся с ней история никого, кроме него самого, не касается. Что поделаешь, нужно принимать его таким, каков он есть. Но я обещаю постараться сделать так, чтобы он показал вам свой музей.

— Музей?

— А вот увидите сами. Идемте. Господин Кэррингтон живет в другом конце здания.

Доктор тщательно запер двери, и они вышли из комнаты.

— А никто не пытался вас когда-нибудь ограбить? — спросил Кларье.

— Нет. У нас есть ночной сторож, и он хорошо знает свои обязанности. А потом, я сплю в двух шагах от лаборатории.

— А сколько у вас больных в настоящее время?

— Двадцать девять. И еще с десяток лечатся по месту жительства. Всего в клинике около тридцати палат, шесть из которых предназначены для безнадежных больных. Для них у нас имеется и специально обученный персонал, состоящий исключительно из молодых девушек, одно присутствие которых уже приносит больным успокоение. Я провожу вас в это отделение после обеда.

— А ваши двадцать девять больных, что у них? Я хочу спросить, не отдаете ли вы предпочтение каким-нибудь определенным видам боли?