Бонжур, Антуан!

Я слушал их и дивился: на родину не вернулись и в новом доме не прижились – где же их сердце?

Поздний обед перешёл в ранний ужин. Я находился в приподнятом настроении, я верил: и завтра, и послезавтра все пойдёт так же хорошо и удачно. Даже Ирма перестала меня раздражать, когда притащила «грюндиг» и заявила, что не может жить без русских песен.

Хриплый голос запел под бренчащую гитару: «Жулик будет воровать, а я буду продавать, мама, я жулика люблю», – вот без каких русских песен она не может жить, бог с ней, нет мне до неё никакого дела!

Иван подсел к нам, обняв меня за плечи:

– О чём вы тут секретничаете? Или ты нашёл себе лучшего переводчика?

– Программу мою изучаем. Луи волнуется, когда я к нему приеду?

– Твой визит к Луи предвиден на субботу, он тебя с собрания заберёт в свой дом.

– Ай да Иван. Ты молоток, Иван. Мигом разрешил все проблемы. Выпьем по такому случаю.

– Как ты разговариваешь по-русски? – удивился Шульга. – Почему ты назвал меня молотком? Разве я такой глупый?

– Что ты, Иван? Совсем наоборот, Иван. Молоток значит молодец, так сейчас в Москве говорят.

– Ну раз я молоток, – улыбнулся Иван, – тогда ладно. За наших «кабанов». Чтобы ты всё узнал про них.

– Подождите меня, – сказала мадам Люба. – Я тоже с вами. Только узнавать там нечего. В этой группе «кабанов» был предатель, потому они все и погибли на мосту.

Я выпил, но закашлялся. Иван пронзительно засмеялся, хлопнув меня по спине. Это мне помогло, я окончательно пришёл в себя.

Странно, но в мире все оставалось по-прежнему. Мадам Люба глядела на меня с осуждением. Магнитофон продолжал свою песню: «Что нам горе, жизни море надо вычерпать до дна». Сюзанна спешила с шампиньонами. Ничего не изменилось в мире, только я сделался другим человеком, хотя моя рука продолжала двигаться по инерции, опуская на стол рюмку. Я знал, что так останется до тех пор, пока я не узнаю всего. Сначала возникла женщина, теперь предатель. Недаром Скворцов сказал: «Там странная история». Как в воду глядел.

Продолжая улыбаться, я повернулся к Ивану.

– А ты и в самом деле молоток, Иван. Что же ты мне сразу не рассказал, что там был предатель?

– Какой предатель? – невинно удивился Иван.

– Ты что, не слышал, что Любовь Петровна сказала? Повторите ему, Любовь Петровна.

– Разве я что-нибудь сказала? – удивилась, в свою очередь, мадам Люба.

– Сейчас я у неё спрошу, – быстро сказал Иван и тут же перешёл на французский.

Я ничего не понимал. Ловко же они меня провели.

– Что происходит? Теперь вы засекретничали? – спросил я, стараясь говорить так, чтобы голос мой звучал непринуждённо и весело.

– Я спрашиваю у неё, откуда она узнала это? – ответил Иван, не оборачиваясь.

– Так спрашивай же по-русски, чёрт возьми, – не выдержал я. – Есть же нормы общения. Кто же всё-таки вам сказал, Любовь Петровна?

За Любу ответил Иван:

– Она говорит, что слышала это от людей.

– А ты? – взбесился я. – Что ты говорил ей?

– Я спрашивал: у каких людей она слышала это?

– И дальше. Только все говори. И по-быстрому.

– Слушай, Виктор, – Иван посмотрел на Любу, положил руку на моё колено. – Ты сам подумай, откуда она может знать про это дело? Она к нам сюда приехала только в сорок пятом году, когда война уже перестала. Про нашу войну с бошами она ничего не знает. Она пришла сюда на все готовенькое, а теперь берётся судить о наших делах.

– Я собираю материалы, – невозмутимо заявила мадам Люба.

– А где ты раньше была? У кого ты забираешь наши материалы? – обиделся Иван.

– Ты был здесь на свободе, а я в немецком лагере сидела.

– Ты в немецком лагере сидела? – Иван задумался. – Я слышал, ты на ферме работала.

Люба презрительно поджала губы. Ирма подошла ко мне и запустила в волосы руку, ту самую, с наколкой. Но я терпел.

– Любочка, зачем ты лезешь в эти мужские дела? – пропела Ирма. – Кто-то кого-то предал, подумаешь. Будто у них в России предателей не было.

– Вы всё-таки не ответили на мой вопрос, Любовь Петровна, – сказал я мягко, но настойчиво.

– Давно я слышала, лет десять назад, – в голосе Любы звучало притворное равнодушие. – Кто-то из бельгийцев говорил, я не помню. Я ж про «кабанов» материалы не собираю…

– Вот видишь, – оживился Иван, – слышала звон, а не знает, откуда он звонит.

Они снова перешли на французский. Я верил им и не верил. Если я от русских не могу правды добиться, то с бельгийцами ещё труднее будет. Но погоди, Иван. Есть человек, который скажет мне правду. Я огляделся. Антуана в комнате не было.

Луи увлечённо беседовал с Оскаром. Шарлотта задумчиво листала журнал, подаренный президентом, «рыжий» полицейский посапывал на диване.

– Хорошая встреча, – сказал вдруг по-русски Виллем. – Акцент у него был ужасный, но я обрадовался и этому.

Мы разговорились по-немецки. Перед поездкой я пополнил свои прежние знания в надежде, что немецкий поможет мне здесь, однако первый опыт оказался решительно светским.