Бора-Бора

— Вы хотите сказать, что Хини Тефаатау должен будет снять с него кожу живьем?

Достопочтенный старец посмотрел на него грустным, смиренным взглядом.

— А какой еще выход вы мне оставляете? — спросил он. — Одни требуют оставить пленника в живых, потому что им нужна его кожа, другие отказываются садиться в корабль, если не будет совершено жертвоприношение… Единственное, что я в состоянии сделать, так это отделить кожу от тела.

— Такого зверства на Бора-Бора еще никогда не совершалось, — взмолился Амо Тетуануи. — Это останется в памяти людей до скончания веков.

— Никто не будет помнить о случившемся, если человек-память об этом никогда не заикнется, — ответил Хиро. — В конце концов, на это нас толкнули сами варвары. Никто не заставлял их убивать нашего правителя и увозить наших женщин. — Ответом ему стала гнетущая тишина. — Что они с ними сделали, не знаю, — чуть помолчав, продолжал старый Хиро. — Но думаю, что некоторые из женщин согласились бы, чтобы с них содрали кожу живьем, лишь бы только избавиться от страданий, которые причиняют им дикари. — Он встал, давая понять, что собрание Совета закончено. — Это мое решение. Я несу за него полную ответственность. Да будет так!

Хиро Таваеарии удалился в сторону своего дома с низко опущенной головой. Выглядел он необычайно усталым и казалось, что за этот вечер он постарел лет на двадцать. После его ухода устремили взгляды на изменившегося в лице и дрожащего Хини Тефаатау, сидящего в последнем ряду.

— Да спасет меня Таароа! — со слезами на глазах взмолился он. — Никогда не думал, что мне придется с человека снимать кожу, пусть даже и с такого чудовища, как наш пленник.

Сейчас даже суровый Теве Сальмон раскаивался в том, что настоял на человеческом жертвоприношении. Но решение было принято, и всем оставалось только подчиниться жуткому приказу.

В эту ночь Тапу Тетуануи не был в настроении предаваться любовным утехам — впрочем, так же как и Майана. Поэтому они просто лежали на пляже, обнявшись, и не решались произнести вслух то, что тревожило обоих.

— Как думаешь, сколько времени может прожить человек без кожи? — первым нарушил молчание Тапу.

— Не знаю, — ответила Майана. В голосе ее слышалось плохо сдерживаемое негодование. — Но сколько бы он ни прожил, все это время он будет страдать так, как никто еще на этом свете не страдал. — Она глубоко вздохнула. — Сомневаюсь, что корабль, рожденный под символом ужаса, ждет счастливая судьба. — Она нежно погладила возлюбленного и сказала: — Я боюсь за тебя.

— Только за меня?

— Боюсь за всех вас, — откровенно ответила девушка. — На этом корабле собираются отплыть трое мужчин, которых я люблю, а еще мой дядя, два двоюродных брата и большинство моих лучших друзей…

Она села на песок и посмотрела на только что появившуюся над горизонтом луну.

— Когда вы будете в океане, нам придется очень много молиться, — добавила она. — Очень много!

— Красивая луна, — после долгого молчания прошептал Тапу. — Очень красивая. Я буду думать о тебе каждый раз, когда увижу, как она катится по небу, поднимаясь на горизонте и скрываясь в водах океана. — Он запустил пальцы в ее шелковистые черные, спадающие до пояса волосы. — Если бы ты меня любила хоть вполовину так же сильно, как я люблю тебя.

— По меньшей мере на треть-то я тебя люблю, — ответила шутливо девушка. — А может быть, я люблю тебя даже больше, так как говорят, что женская любовь во много раз сильнее, чем мужская. — Она внимательно посмотрела на него. — Ты бы смог разделить любовь ко мне с Чиме и Ветеа Пито на всю жизнь?

Тапу ответил не сразу, но после долгих раздумий произнес:

— Не думаю, что был бы счастлив… Но если быть откровенным, то соглашусь, что третья часть твоей любви все же лучше, чем целая любовь, но другой женщины.

— Жаль, что закон не разрешает выходить замуж сразу за троих мужчин! — воскликнула Майана. — Это было бы отличное решение.

— Какие у меня шансы, что ты выберешь меня? — с нескрываемой страстью в голосе спросил Тапу.

— Один из трех, — честно ответила она. — Точно, один из трех.

Двумя днями позже жители всего острова готовились с размахом отпраздновать спуск на воду «Марара». Но в отличие от подобных церемоний, проводившихся в прежние времена, на сей раз в воздухе витало напряжение. С самого рассвета шел серый, ни на секунду не прекращающийся дождь, будто само небо скорбело по человеку, приговоренному к столь страшной смерти.

Звероподобное существо, похоже, понимало, что с ним должно произойти нечто ужасное. Во взглядах тех, кто все эти дни смотрел на него с явной ненавистью, неожиданно проявилось неприкрытое сострадание, заставившее дикаря содрогаться от предчувствия надвигающейся беды.

А беда — всегда беда, какой бы она ни была и как бы мы ее себе ни представляли.