Его отправили по этапу 2 июля 1912 года, 12-го числа он прибыл в Томск, а еще через пять дней был направлен к месту отбывания ссылки — в Нарымский край. «Во исполнение предписания, — писал губернатору томский уездный исправник, — от 19 минувшего июля за № 2091 представляю Вашему Превосходительству список и подписку на вновь прибывшего под гласный надзор полиции в Нарымский край Иосифа Виссарионова Джугашвили и доношу, что он 18 текущего июля отправлен в Нарымский край на пароходе «Колпашевец»».
Однако доставленному на следующий день в Колпашево ссыльному пришлось ждать следующего рейсового судна; правда, теперь он не мог пожаловаться на одиночество. В сибирском селе у Иосифа Джугашвили отыскались знакомые. «В 1912 г., — писал эсер С. Верещак, — я встретился с ним в Нарымском крае, в селе Колпашеве. Там он провел несколько дней до переезда в Нарым. Коба пообедал со мной и Семеном Суриным, с которым я жил в Колпашеве вместе. Сурин оказался приятелем Кобы. Они вместе раньше бывали в вологодской ссылке и вместе работали в Петрограде».
Пробыв в селе почти неделю, он снова оказался на борту парохода, идущего в Нарым из Томска. В первый раз его этапировали в ссылку летом. Пароход шел по могучей реке, несущей темные воды среди глухой тайги, подступавшей стеной зеленеющих деревьев к самому краю обрывистых берегов. Противоположный берег, с желтеющими песчаными отмелями, разбросанными полосами зарослей камыша и осоки и тянущейся дальше болотистой местностью, просматривался до горизонта, поражая широтой распахнувшегося простора.
И все-таки это была таежная глушь. 25 июля, просигналив ревом гудка о своем прибытии, пароход причалил к стенке нарымского дебаркадера. Хотя Нарым и считался городом, но, расположенный на берегу Оби, он ничем не отличался от обычного села. Окруженный лесами и болотами, заброшенный среди безбрежной тайги, далеко отстоявший от ближайшей железной дороги, он был не только изолирован от внешнего мира, «а три месяца в год — весной и летом, — совсем оторван от жизни».
В этом заштатном поселении, насчитывающем около 150 домов и чуть больше тысячи жителей, Иосиф Джугашвили поселился в маленьком бревенчатом домишке, расположенном на краю переулка рядом с озером. Семья крестьянина Якова Алексеева, состоявшая из девяти душ, жила в проходном помещении избы, а квартировавшие у хозяина, обычно два-три человека, политические ссыльные занимали вторую комнату.
Здесь, в краю таежных лесов и зверья, болот и комаров, изолированный не только от общественной жизни, но и от всякой полезной деятельности, Иосиф должен был провести три нескончаемо долгих года. Наблюдать за прибывшим ссыльным было поручено старшему полицейскому надзирателю Титкову.
Может быть, Джугашвили стоило смириться с безотрадной перспективой предстоявшей жизни? Передохнуть на пути борьбы, перемежавшемся тюрьмами и ссылками? Не пора ли было остановиться?
Такие вопросы правомерны. По свидетельству С. Верещака, хотя в Нарымском крае существовали два бюро по содействию побегам, одно из которых было эсеровским, а другое — социал-демократическое, они бездействовали. Но у Иосифа Джугашвили были иные намерения. Его нарымская ссылка оказалась самой короткой.
Он пробыл здесь 38 дней и бежал на пароходе, который по субботам уходил из Нарыма в Томск. «Дело было под осень... — рассказывал хозяин дома Я. Алексеев, — товарищ Сталин попросил нас с братом отвезти его на пристань. В сумерках мы втроем пошли к лодке. Когда пришли на берег, товарищ Сталин спросил: «Доедем на ней?»
Мы ответили: «Доедем». Сели тихонько в лодку-однодневку... Ехали стороной протоки, потом выехали на Обь. Ночь была темная, без луны, морок был — пасмурно. Товарищ Сталин уехал так, вроде никто не знал. Я сидел на корме, брат на гребе, товарищ Сталин — в середине. Когда пристали к берегу, товарищ Сталин вышел, попрощался с нами. Сказал, что, может, вернется, может — нет; едет, мол, в Колпашево. От нас больше никто не убегал».
Все оказалось проще, чем он мог предполагать. Той же темной ночью, в субботу 1 сентября, Иосиф Джугашвили сел на пароход «Тюмень», отходивший рано утром из Нарыма в Томск. Он прибыл в город около 5 часов утра 3 сентября. Расположенный в стороне от Сибирской железнодорожной магистрали, Томск соединялся с ней веткой, упиравшейся в станцию Тайга.
Позже машинист паровоза А. Аавика вспоминал: «В сентябре 1912 г. я вел товарный поезд от станции Тайга до станции Болотная. На первом разъезде, в 9 верстах от станции Тайга, поезд остановил начальник или дежурный по станции... Через 5 минут ко мне на паровоз подошел начальник разъезда, принес путевку и попросил меня взять с собой одного политического беженца... Далее он просил меня передать этого пассажира на станции Болотная следующему машинисту, который должен был вести мой поезд до Новониколаевска (ныне Новосибирск)».