Главком Каменев оценил достоинства этого предложения и 23 июля утвердил план РВС Югзапфронта. Видимо, в этом решении сыграло роль и то, что, днем раньше, 22-го числа, с предложением Москве о перемирии обратились правительство Польши и ее Генеральный штаб.
Впрочем, своего негативного отношения к «маршу на Варшаву» Сталин не скрывал никогда. Он заявил об этом публично еще 20 июня, когда, вернувшись с фронта в Харьков, через три дня он дал интервью корреспонденту УкрРОСТА.
Рассказав о прорыве фронта белополяков под Киевом и успешном наступлении Юго-Западного фронта, он указал: «Впереди еще будут бои жестокие. Поэтому я считаю неуместным то
Между тем на северном крыле Советско-польского фронта поляки продолжали почти панически отходить, и к концу августа войска Западного фронта вошли в Брест-Литовск. Как показали дальнейшие события, удовлетворившись этим достижением, Красная Армия избежала бы позора поражения.
Но Тухачевский не был способен трезво взвесить обстановку. Он жаждал славы, и ему казалось, что лавровый венок победителя уже готов опуститься на его голову. Он не видел в польской армии серьезного противника. Даже позже Тухачевский утверждал, что польские «войсковые части потеряли всякую боевую устойчивость. Польские тылы кишели дезертирами. Все бежали назад, не выдерживали ни малейшего серьезного боя...».
Отсюда он сделал поспешный вывод: «При том потрясении, которому подверглась польская армия, мы имели право и должны были продолжать наступление. Задача была трудная, смелая, сложная, но робкими
Однако 2 августа, когда Политбюро собралось в Москве на заседание, чтобы рассмотреть дальнейшие военные перспективы Республики, еще не всем было ясно: что поставить во главу угла? Врангеля? Или белополяков?
Сталин на этом совещании не присутствовал. Накануне, 31 августа, в тот день, когда войска Тухачевского вышли к Бугу, он снова приехал на крымский участок Юго-Западного фронта, в Лозовое.
Впрочем, всем участникам совещания его позиция была известна. Он давно и настоятельно добивался объединения операции на польском участке фронта под единым руководством, а борьбу с Врангелем, имевшую, по его мнению, первостепенное значение, предлагал выделить в самостоятельную кампанию.
Стратегически план Сталина был беспроигрышным. Для обеспечения решающей победы на первое место он ставил разгром белых на Юге. Свою позицию он определил четко, без недоговорок: «Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».
Но славы и лавров за экспорт мировой революции жаждал не только «зеленый» командарм-подпоручик. Председатель РВС
Троцкий (тоже стремившийся решать «мировые вопросы») поддержал предложение Тухачевского.
Причем оборотистый и хитроумный Троцкий перехватил идею Сталина о разделении фронтов. Польская часть Юго-Западного фронта передавалась Западному. Однако по настоянию Троцкого все было сделано по принципу — наоборот. Главной задачей совещание определяло не разгром сил белых, а захват польской столицы. Ленин, Каменев и Крестинский согласились с Лейбой Бронштейном
Теперь все переворачивалось с ног на голову Предложение Сталина о первоочередном разгроме Врангеля отвергалось, а советский фронт против белых на Юге превращался во второстепенный, не имевший ближайших перспектив.
Политическую тонкость этой интриги составляло то, что, украв у Сталина идею реорганизации польского фронта, самого ее автора с подачи Троцкого Политбюро задвигало в тень. Так, беззастенчиво передернув карты, Троцкий намеревался сорвать банк в свою пользу.
Обратим внимание: уже в который раз в ходе этой войны, после того как Сталин создал условия и предпосылки для разгрома противника, ему не давали возможности завершить боевые действия убедительной победой. Славу «победителя» перехватывали Троцкий и его клевреты.
Конечно, отстранение Сталина, практически обеспечившего перелом в борьбе с поляками, от участия в предстоявшей операции выглядело по меньшей мере непорядочно. Это осознавали все. Неприятную миссию сообщения этого ущемлявшего самолюбие соратника решения взял на себя Ленин.