Борьба и победы Иосифа Сталина

Армия утеряла все, что приобрела в результате летней кампа­нии. Однако и этот разгром не лишил Тухачевского тщеславных иллюзий. Посетивший его в это время Троцкий писал в мемуарах: «В штабе фронта я застал настроения в пользу второй войны». По­хоже, что наркомвоенмору импонировали такие настроения, но его отрезвило то, что их не разделяли в частях. Троцкий констати­рует: «Чем ниже я спускался по военной лестнице — через армию к дивизии, полку и роте, тем яснее становилась невозможность на­ступательной войны».

Кстати, от Минска до Москвы было немногим больше, чем до Варшавы. На пути оставался только Смоленск, и, может быть, лишь вступление 12 октября 1920 года в силу условий советско-польского перемирия спасло столицу Республики от захвата поля­ками.

Как бы то ни было, но Сталин сразу иначе оценил ситуацию. Он остро воспринял неудачи армии. Сложившуюся военную обста­новку Политбюро рассмотрело на своем заседании еще 19 августа. На нем были заслушаны доклады РВСР и Сталина о положении на польском и врангелевском фронтах.

Он не разделял оптимизма дилетантов. Его доклад был глубоко продуман и отрезвляюще объективен. Причиной неудач армии он назвал отсутствие пополнения войск, плохое обеспечение воору­жением и боеприпасами и непродуманные решения Верховного главнокомандования.

В результате было принято постановление: врангелевское на­правление считать главным. Это было то, о чем Сталин говорил еще в середине лета. Теперь требовалось найти выход из создавшегося сложного положения.

И 25 августа он представил в Политбюро записку, в которой из­ложил меры по организации и подготовке резервов. Обобщая слу­чившееся, он предложил принять программу по совершенствова­нию армии, в частности обеспечить «меры к постановке и усиле­нию авто-, броне- и авиапромышленности...».

«Это в двадцатом-то году!» — восклицает, комментируя этот факт, Ричард Косолапов. Да, это так. В тот период, когда «полковод­цы» Троцкий и Тухачевский отмывались от грехов поражения, ко­гда еще даже на бумаге не существовало гитлеровского Вермахта, Сталин предложил организацию механизированных родов войск.

Однако Троцкий с ходу отверг выводы Сталина. Он не хотел признать причины своего провала. Он утверждал, что подготовка резервов уже налажена, а неудачи на польском фронте пытался свалить на неотправку в район Вислы 1-й Конной армии.

Троцкий доказывал, что резервы у армии есть. Не понимая или не желая понимать предпосылок своих фатальных просчетов и по­ражений, он переваливал вину на чужую голову. Лейба Бронштейн стал первым, кто создал легенду, охотно подхваченную другими по­бежденными военачальниками, будто бы переброска 1-й Конной армии к Варшаве могла обеспечить победу над поляками.

Конечно, талантливый полководец Семен Михайлович Буден­ный был на голову выше и бывшего подпоручика, и сына одесского купца. Он не раз доказал это в ходе Гражданской войны, но далее легендарная Конная армия не могла бы избавить от краха заведо­мо обреченную на провал авантюру.

Но вопрос переходил в принципиальную плоскость, и 26 авгу­ста Сталин написал в Политбюро заявление: «Ввиду распростра­няющихся среди партийных кругов слухов обо мне как человеке, затормозившем дело передачи 1-й Конной армии из состава Югозапа в состав Запфронта, заявляю, что директива главкома о пере­даче 1-й Конармии Запфронту была получена Реввоенсоветом Югозапа 11-го или 12-го (не помню числа) августа, и 1-я Конная в тот же день была передана Запфронту».

Как это часто бывает, распуская лживые слухи, виновники по­ражения грубо передергивали факты. И Сталина не могла не за­деть эта наглая попытка превратить его в «стрелочника», ответст­венного за польскую катастрофу. Он поднял перчатку, брошенную наркомвоенмором, и 30 августа 1920 года потребовал от Политбю­ро расследования «условий нашего июльского наступления и авгу­стовского отступления на Западном фронте».

В тот же день после ознакомления с отчетом Троцкого о ком­плектовании резервов Сталин пишет в Политбюро: «Ответ Троц­кого о резервах есть отписка. <...> ЦК должен знать и контролиро­вать всю работу органов военного ведомства, не исключая подго­товки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой...»

Разгром Красной Армии под Варшавой вызвал острую полеми­ку на IX партконференции, прошедшей в сентябре. В ее ходе Пред­седатель Реввоенсовета играл словами и пытался сгладить острые углы критики, направленной в его адрес.

С почти патологическим упрямством он не хотел называть ве­щи своими именами. Упорно не желая признаться в допущенных им и Тухачевским ошибках, Троцкий не нашел ничего лучшего, как демагогически объяснять поражение тем, что советские вой­ска под Варшавой находились в состоянии «полусомнамбулы». Не найдя способа переложить вину на других, он пытался объяснить случившееся чуть ли не мистическими силами.